Песни - [8]
Шрифт
Интервал
только кузов вот набит требухой.
Чудо-тачка, я один — пассажир!
Если знаешь, куда едем, — скажи.
На секунду задержись — все пойму,
пассажиру виражи — ни к чему!
В этой тряске вроде что-то не то,
и струится с потолка шепоток:
«Что на что ты, дурачок, променял…»
Только шепот этот — не про меня!
Что считаться, если счеты просты:
упирается дорога в кусты!..
Ты же знаешь — за кустом поворот
и торопится дорога вперед…
То ли нам сигналят, то ли не нам,
брызжут камешки, эх, по сторонам!..
Ни к чему теперь качать головой —
поздно, поздно, гражданин постовой.
27 августа 1964
Горы далекие, горы туманные, — горы…
Юрию Кукину
Горы далекие, горы туманные, — горы…
Только опомнишься — глядь, а они позади,
над головой прокатились не горы — годы.
Старая песня нам сердце тихонько саднит.
Столько обещано, столько проехало мимо!
Столько ненужного ты для чего-то сберег.
Нет, не мелодия все-таки правит миром.
Что же, выходит — и песня ему поперек?!
Песня, как кость, торчит поперек горла.
Коли не горло, а глотка — то песня к чему?
И все же есть люди, кому в пятьдесят снятся горы.
И, как ни странно, не только ему одному.
Юрочка, мальчик, какие, к шутам, юбилеи?
Спето как прожито — нам ли об этом жалеть!
Кто-то ловчее, но нету, поверь мне, светлее:
факел наш ясный, свети еще тысячу лет.
19–20 ноября 1982
Гости
Лето выцвело,
как лишай,
и белым-бело
на душе.
Я на белом тень
рисовал,
по карманам
день рассовал.
Тень качается,
как в воде,
день кончается,
как везде.
И слетаются
на шабаш,
озираются —
где тут наш?
Вот он, вот же я —
на виду!
Отворите им —
я их жду.
Этот с тыквою —
головой —
пропустить его!
Это — свой.
Ухо мерзлое —
ай сосед! —
отломил его
и сосет.
И свою же кровь —
будто чай…
Что, не нравится?
Привыкай!
Перебит хребет
у одной,
а она хрипит —
«мальчик мой!..».
Вон безносые —
трое в ряд —
и они туда ж
норовят.
Ах, родимые —
мой салон!
Эту зиму я
в вас влюблен…
(Кровь растаяла
у огня —
руки липкие
у меня.)
Это сон, а может —
кино…
Мне проснуться надо
давно.
2–3 февраля 1967
Грустная песенка о городских влюбленных
Говорила Тошенька:
«Миленький, мне тошненько!»
— Ну, чем тебя порадую? —
Что ж, зайдем в парадную.
(Чем тебя порадую?)
Невеселый это путь,
а нам ступеньки — словно мох.
Кто-то смотрит — ну и пусть!
К черту их, а с нами — Бог!
(Нам ступеньки — словно мох.)
Стекла в струйках копоти.
Губы — горячее льда.
Голоса на шепоте:
«Ну что же ты — иди сюда…»
(Губы горячее льда.)
Отлетают голоса,
вьется невеселый путь.
Наше время — полчаса,
и стрелок нам не повернуть.
(Вьется невеселый путь.)
Мне сказала Тошенька:
«Ах, все равно — мне тошненько».
— Ну, чем тебя порадую?
«Ах, только не в парадную! —
Миленький, мне тошненько…»
24 марта 1965
Обидно, что «Грустная песенка» была одним из камей преткновения, о которые я всегда спотыкался. Кажый раз мне говорили, что это — либо порнография, либо — пессимизм. Об этой чистейшей песне, песне протеста — от протекания высокого чувства в низких условиях, ибо других не дано…
1989
Грустная цыганочка
Что любить, когда кругом — потери!
Остается жить, без веры веря,
что родные люди —
все, кого мы любим,
вечно рядом с нами будут.
Не шути, когда судьба поманит,
не грусти, когда она обманет,
и, комки глотая,
снова жизнь латая,
истина, поймешь, простая:
все, что еще вчера — из бетона,
нынче, ступи хоть шаг — ноги тонут.
Там, где еще вчера плыл твой плотик,
нынче пузыри в болоте.
Что любить? Да только то, что близко.
Полюби, дружок, себя без риска.
Да не дрогнет пламя
перед зеркалами,
где твое лицо, как в раме.
Полюби стекло, металл и камень.
Погуби своими же руками
те живые звезды,
что нас так тревожат —
погуби, пока не поздно.
Да, брат, легко сказать — это правда.
Плюнуть и растоптать — вся-то радость!
Что, брат, не хватит сил? — И не надо!
Так живи, как жил, — не падай.
Мертвым отдай покой — это точно.
Ты же, пока живой — кровоточишь.
Прочих ответов нет и не будет —
так устроен свет и люди.
Что любить, когда кругом — потери!
Что любить!..
Январь — 1 сентября 1978
«Грустная цыганочка» одна из тех, не таких уж и редких у меня песен, которые начинались (так же, как «Сигаретой опиши колечко…», например) с некоторой бравадой, с лихостью. Потом тебя забирали и оказывались крупнее, чем этот ернический замысел. Они подчиняли тебя своей собственной художественной логикой. Во всяком случае, эту песню рассматривать сейчас как полушутку я не могу. Может, самые серьезные вещи рождаются от игры, когда же начинаешь серьезничать, может, как раз и получается что-то сухое и дидактическое, ненужное совершенно.
1989
Густные вальсы
В.М.
Бегут за окошком
промокшие рельсы,
и поезд чуть слышно
стучит, уходя.
И катятся светлые
слезы дождя,
а сердце царапают
грустные
вальсы.
И словно шары
на бильярдном сукне,
расходятся руки
и судьбы людей.
И все за окном
холодней, холодней.
И крутятся, крутятся
грустные вальсы.
19 сентября 1962,
поезд Сочи-Ленинград
Губы ноют — что ни день, в синяках…
Шубы ноют — чти ни день, в синяках.
Я тобою не наемся никак.
Все во мне твои глаза-фонари
выжигают изнутри.
Губит скалы беспощадный прибой —
нет, не этого мне надо с тобой!
Я хочу, чтобы плескалась душа,
словно лодка в камышах.
Словно галька под ленивой волной,
опускалась-подымалась со мной,
и под сердцем не пылал чтоб огонь,
а прохладная ладонь