Песни - [28]
Шрифт
Интервал
это тело и эта комната.
И сияющие и вечные —
две звезды надо мною добрых.
Моя женщина, моя женщина,
мне удобно, мне так удобно!..
Моя женщина, моя женщина,
моя женщина!
Июнь 1970 — 3 января 1971
«Песня счастливой любви» очень проста, в ней нет второго плана. А счастье, по-моему, вообще вещь глупая. Только горе делает человека глубоким, прозорливым.
1989
Письмо
Белый ствол березы,
белый снег качаясь,
белый лист бумаги
падал —
на сырые листья,
на затихший город,
на ковер зеленый —
на пол.
В длинном поле ветер,
ветер ветку носит,
носит и, наверно,
сломит.
В маленьком конверте
уверяет, просит,
ничего, видать, не
помнит.
Обойми руками
зябкую осину, —
что она тебе
нашепчет:
«Виноваты сами —
сами напросились».
Но от этого
не легче.
Белый ствол березы,
белый снег качаясь,
белый лист бумаги
падал —
на сырые листья,
на затихший город,
на ковер зеленый —
на пол.
10–20 октября 1967
Подарок
Ветер
гонит стаи листьев по небу,
нагие ветви подняты,
как руки у тебя.
Светел
золотой листок у ног твоих,
зато трава груба.
Даришь
мне букетик одуванчиков и говоришь:
«Храни его,
иначе я умру».
Как же
донесу домой подарок твой
я на таком ветру?!
Декабрь 1966
Песня «Подарок» написана на музыку Анджея Тжасковского. Это прежде всего мелодия, как она запомнилась мне из польского фильма «Загадочный пассажир». Женский голос ее пел без слов, и удары литавр вне ритма… Совершенно великолепно. Мне это очень понравилось, я долго мычал ее, пока это настроение не отложилось в слова.
1989
Поезд
Ударил из тьмы прожектор —
раскрылись ее глаза.
Колеса крутнулись где-то;
качнулась назад земля.
Упали рельсами руки.
Комочком назад — «прости».
И чьих-то фраз перестуки —
«ах, тормоз не отпусти…»
Но я рычаги бросаю.
И поезд мой — так открыт! —
по этим рукам — я знаю! —
на взорванный мост летит.
И дымом — все то, что мелко,
и, все клапана закрыв,
танцует черная стрелка
на красной черточке — «взрыв».
Шатается поезд пьяный,
глотая черный туннель.
И эхо хохочет в стены —
«Не верь ты ей, ой, не верь!..»
Я больше с собой не спорю.
…И вдруг впереди — светло.
И к радости или к горю —
но, кажется, пронесло…
(На этот раз пронесло.)
10–12 декабря 1963
Поезд издалека
Дальний слышится гудок —
рельсы шепчутся о чем-то.
Пассажирский иль товарный —
им пока не угадать.
У твоей щеки цветок,
вьется труженица-пчелка,
будто до него и верно
не секунды, а года.
Безразличный примем вид
или лучше — беззаботный,
будто и взаправду поезд —
электричка, товарняк.
Ну, проедет, пролетит —
полно врать перед с собой-то!
Жуй травинку, успокойся —
ты сейчас увидишь знак.
Вот дымок сороковых,
тепловоз пятидесятых,
на подножках на вагонных —
по-вдвоем и по-втроем.
Кто сумел — на боковых,
остальные — на висячих,
едем-едем незаконно
в «завтра» светлое свое.
Значит, поезд — вон какой!
Где там нижняя подножка?
Ну привет, пацан губастый!
Мы прорвемся, но держись!
Ты упрись в нее ногой,
да всерьез — не понарошку.
Незнакомое — опасно.
Эта штука, парень, — жизнь!
Пролистает паровоз пару верст,
Намотает их на оси колес,
перепуталось там все, не сошлось,
натянулось, напряглось, порвалось,
и развеял клочья врозь паровоз.
Так и катится состав,
как мелодия под струны.
Все, что крупно, все, что мелко,
есть и топливо, и груз.
Эй, в машине! Не устал?
Видишь, и не так уж трудно
вовремя заметить стрелку,
вовремя запрятать грусть.
Вот купейный мой вагон.
До начала — целый поезд.
Как-то быстро все пропето,
даже ахнуть не успел.
Ведь казалось — на роман.
Ну по крайней мере — повесть.
Восемь строчек, два куплета —
вот и все, что было, спел…
Ну зачем цепочку рвать!
Многоточие — не точка.
Вон полянка, где лежал ты,
мимо окон поплыла:
непримятая трава,
ни окурка, ни следочка.
И остались, как ни жалко,
лишь ромашка да пчела.
10 октября — 15 ноября 1986
Позиция
В ЦК наверняка скамейки не грохочут,
на плюше мягких кресел там отдыхает глаз.
Родная наша партия в крапиву сесть не хочет,
но хочет сделать вид, что попку обожгла.
И старые грехи едва признав сквозь зубы,
считает, что тем самым отмылась добела.
Но это не грехи — за нею трупы, трупы:
в подножье пирамиды вся страна легла.
Вчерашний генерал сегодня стал Главкомом.
Понятно, что у нас не мог им стать сержант.
Но чтобы новый блин не покатился комом,
на совести маяк, он должен курс держать.
При нищей-то стране в мильоны строить дачу,
супругу наряжать в алмазные огни —
не так здесь надо жить, и царствовать иначе,
такое может вор, но Лидер — ни-ни-ни!
Поднять народ легко — народ у нас доверчив,
но это — раз-другой, а третьему — не быть.
Веди, но помни — вниз нельзя катиться вечно,
и вот уж ищет глаз, кому же стекла бить.
Права пообещать — и правящей остаться.
И сесть — и не обжечь, обжечься, но не сесть!
Да как такому быть, ну как такому статься?!
Как может серый волк козленочка не съесть?
Зачем перебирать затертые страницы
с надеждою найти в них новый поворот!
Не страшно уезжать к далеким заграницам —
куда страшней возврат в наш мир наоборот.
Где тот же самый всадник, только с новой плетью,
пришпорить хочет нас — привычного коня —
и чешет нежный зад: «Ах, люди, пожалейте!»
Пофукайте ему. Но только — без меня.
24–28 марта 1989
Пом. по кадрам
Из-под каменных глыб надбровных
мутно-серые, бесконечные,
ищут медленно, тяжи, ровно —
человечины… человечины…
Оживают, увидев новое,