Песни - [11]
Шрифт
Интервал
в общем, так же, как началась:
мне одной в этом мире жутко,
я ищу над собою власть.
Ну в самый раз над собой посмеяться,
над загадками пошутить:
ну ведь правда — хотим подчиняться,
а выходит… да что говорить!
16 марта — 2 апреля 1982
Жестокая цыганочка
Загадали нам загадку — (Ах, загадали!)
не сыскать названия.
Словно в сказке, для порядка,
дали три желания.
Три — а как одно похожи,
словно в омут головой,
и мурашками по коже
под водою ледяной,
и ничего ни «до», ни «после».
Время года не узнать:
может быть, еще не осень,
но уж точно — не весна.
Через страсть перешагнули,
и любовь нам не дана.
Поцелуи, словно пули,
разрывают сердце нам.
И слова, как камни, тонут,
комната качается…
Начинается со стонов —
стонами кончается.
Время каркнет по-вороньи,
и, едва замрет в тиши,
узником приговоренным
в эту комнату спешим…
И конца нет этим встречам,
как и песне нет конца.
Вот опять спустился вечер —
комната качается.
17 декабря 1975 — 7 февраля 1976
Забытое слово
Забытое слово
мне слышится снова,
все снова и снова
забытое слово:
«Земля Иеговы…
земля Иеговы».
По гулкой планете
проносится ветер,
проносится ветер
по круглой планете,
и кто же ответит:
а где твои дети?
Цепляясь корнями
за голые камни,
цепляясь за камни,
уходят корнями,
и почва под нами
полна именами.
Проклятое семя,
и где б ни осели,
и где б ни осели,
несчастное семя —
как будто на время,
хоть сто поколений.
И слышится снова
забытое слово,
знакомое слово,
гонимое слово —
земля Иеговы,
земля Иеговы!
9 мая 1974 — 23 марта 1976
Я никогда не считал себя выразителем национальной идеи. Но вдруг где-то всплыло: чувство, что в любой стране эта нация, рассеянная по миру, является чужой, на протяжении десятилетий подтверждается. Пора бы делать и выводы из соображений. Выводы в виде поступков. Впрочем, каждый делает выводы сам, и поступает сам. И слава богу.
1989
Завистливая песенка
Камень, сосны — ленинградский лесок.
Заплутал я и в болоте промок.
И как будто бы родным ветерком —
потянуло со спины матерком.
Так и есть: шоссе, а вон — грузовик.
К радиатору водитель приник.
Чередуя существительных полк,
он единственный спрягает глагол.
Жги глаголом, дорогой, жги сильней.
Раскуды-нибудь осколки развей.
И понял я — не знаю сам почему —
это творчество не в тягость ему.
Он рукой по лбу размажет мазут
и еще словечко тронет на звук.
Ключ и паклю он положит в карман
и, наверно, не напишет роман.
31 января 1966
Заводской пейзаж
Белый снег за окном, серый дым.
Поглядим? — отчего ж, поглядим.
И разрезанный красной трубой,
небосвод — как всегда голубой.
Комья глины укрыты снежком,
и по снегу, как будто пешком,
не спеша паровозик дымит,
и от этого сердце щемит.
Паровозик — из дома домой,
триста метров пути по прямой,
от ворот — до таких же ворот,
сколько взад — ровно столько вперед.
Белый снег за окном, серый дым,
серый дым, серый дым, серый дым, белый снег.
3 февраля 1970
Задумчивая песенка
Сколько названо дорог
твоим именем!
А иначе я не мог —
ты пойми меня.
Десять заповедей мне,
а тебе — одна…
Силуэт в седом окне —
чья же тут вина?!
Впрочем, это все пустяк —
что вину считать!
Столько ждали не шутя —
можно в шутку ждать…
Я скажу: «А я хочу!»
Ты кивнешь: «Валяй!»
Я под горочку качу,
словно тот трамвай.
Я к кому-то подойду,
приласкав букет.
Клином — клин, а дурью — дурь, —
я скажу: «Привет!»
Мой ответ — ее вопрос, —
мостик выстроен.
Портсигар мой
папироскою выстрелит.
Спросит: «Любите цветы?»
А я люблю траву…
И зачем я с ней на «ты»?..
И куда зову?..
И опять я не про то!
Снова тру виски…
Мы пошли своим путем,
но это путь тоски…
Сколько названо дорог
твоим именем!
Но всему выходит срок —
ты прости меня…
15 октября 1965
Зачем опасные слова?
М.Ж.
Зачем опасные слова?
«Любовь» — банальна и некстати.
И чтобы меньше рисковать,
переведем в разряд симпатий.
Себе скомандуем «отбой»,
и повернут послушно ноги.
Залечим мылом и водой
рук исцелованных ожоги.
Укрывшись стеклами квартир,
Переоценим увлеченья.
А Время — Вечный Ювелир —
бесшумно вытравит сомненья.
Ты понесешь меня во рту,
легко грызя, как шоколадку.
Заметишь фантик на лету,
а после скажешь — «было сладко».
13 мая 1964
Здрасте, Марина! Вот время нашел — звоню!
Марине
Здрасте, Марина! Вот время нашел — звоню.
Предлагаю одновременно выйти
на нашу общую авеню
(впрочем, учтя, как она шустрит, —
это все же скорее стрит).
Я надеюсь, меня простил
бы поэт, придумавший этот стиль.
Тем более — так уж Господь положил —
стрит — та самая, где он жил.
И в русской поэзии один, между прочим,
разглядел — даром что сам еврей —
под вывеской какой-то случайной молочной
коричневые, представьте, крылышки дверей.
И не только — он много чего вмещал
в разглядыванье дерева или там лица.
Жаль — избыток юмора помешал
разглядеть все именно здесь и до конца.
А впрочем, над Сеной, Гудзоном и Темзой
он занят все тем же.
А мы, разглядывая его стихи,
сами себе отпускаем грехи,
ибо, плотно усевшись в лужу,
видим, что, в общем, других не хуже.
Просто он говорил, что мокрое — мочит,
а мы принимаем это, как и ждут от нас, — молча.
Сами видите — такой разговор
требует выхода на оперативный простор.
21 июля 1985
Зимний сон
Белая, как сон, во сне моем бежит дорога.
И светла она, и от нее земле светло.
Только иногда во сне догадкой сердце дрогнет —
это ж снегом черную дорогу замело.