Песни китов - [113]

За пару дней до выхода на службу он оторвал себя от кресла и, тепло одевшись, вышел на холод. Ехать пришлось далековато, на Тихорецкий, где возле трамвайного кольца высился комплекс современных зданий с небольшой пристройкой справа. В пристройку, где располагалась цитологическая лаборатория, он и направился.

Взбежав по ступеням, долго нажимал кнопку звонка, не понимая: звонит ли тот вообще? Но спустя минут пять лязгнула щеколда, большая металлическая дверь приоткрылась, и на пороге возникло существо женского рода, в облезлой шубе и вязаной шапочке.

— Чего надо? — недовольно спросило существо. — Вход в институт — через центральную проходную!

— Извините, я привык здесь…

— Мало ли, к чему вы привыкли!

Когда собрались хлопнуть дверью, Мятлин подставил ногу.

— Мне нужен Вольский, — проговорил он быстро.

— Артем Борисыч, что ли? — пробурчала привратница.

— Именно он. Он сам меня пригласил, и сказал, чтобы я входил через эту дверь!

— Тогда заходи, что ли…

Помещение было поделено на нижнюю часть и что-то типа антресоли, куда вела железная лестница. Он был здесь так давно, что не помнил — была антресоль или появилась годы спустя. Да и не интересовало его тогда устройство лаборатории, где коллектив фанатиков влезал в тайны «ее величества клетки». Так выражалась Лариса, пытавшаяся внедрить в мятлинскую башку азы цитологии, которую она же именовала «виталогией». Дескать, тайна жизни гнездится именно там, в крохотной клетке, в ее загадочной плазме, вот только не дается тайна уму человеческому. Мятлин же скептически усмехался и норовил побыстрее утащить искательницу жизненных тайн на очередную тусовку…

Сняв пальто, он тут же пожалел: в лаборатории царил дубак (потому и шуба с шапкой!).

— Вам туда! — ткнули пальцем на антресоль. Наверху было чуть теплее, но Мятлин все-таки накинул пальто и двинулся вперед, озирая закутки за шкафами. Людей почти не было, похоже, нынешняя коммерческая волна накрыла и похоронила тех, кто докапывался до природных глубин. Главная тайна жизни, по нынешним меркам, это умение извлекать бабло, а такую задачку может решить и тот, кто не отягощен интеллектом.

— Вы?! — возглас издал хромец Вольский, выглянувший из-за очередного шкафа. — А что вы тут… Хотя понятно.

Он нервно натянул куртку с капюшоном и, прихрамывая, зашагал к лестнице, похоже, намереваясь сбежать. Мятлин двинулся следом.

— Что вам понятно?

— Все!

— А мне вот не все, поэтому я и пришел…

— А я ухожу!

Пришлось крепко прихватить его за локоть и даже встряхнуть.

— Хватит ребячиться! Мне действительно надо с вами поговорить.

Спустя час склянка со спиртом, выставленная Вольским, была ополовинена, а они так и не сказали главного. Или главное им было неизвестно?

— Я про вас обоих знал, — говорил хромец. — И обоих не любил. То есть это мягко сказано, я вас просто терпеть не мог! Но она не только вас терпела, а еще и любила!

— Двоих сразу? — усмехался Мятлин.

— Представьте: двоих! Хотя каждый из вас считал, что настоящее чувство подарено только ему, и никому другому! А на самом деле вы оба… Знаете, что такое раковая клетка?

— В общем и целом.

— Такая клетка активна, даже гиперактивна. Несведущий человек, глядя на ее интенсивное деление, подумает: это жизнь! А ведь это смерть, вот в чем дело!

В стаканы очередной раз плеснули ректификата.

— Я не слишком резок? Ну, вы же хотели поговорить — так слушайте правду! В общем, мы тогда работали, как проклятые, нам казалось: еще чуть-чуть, и мы схватим тайну образования живой материи за хвост! Выявим ту витальную энергию, что движет и плесенью, и зябликом каким-нибудь, и хомо сапиенсом. А ближе всех к этой тайне подошла она, это абсолютно точно. Знаете, почему?

— Почему? — с напряжением спросил Мятлин.

— Потому что сама была олицетворением жизни. Она в себе эту тайну воплощала, ясно вам? Только разве вы такое поймете…

Он пропустил мимо ушей обидную реплику. Почему-то перед глазами встали река, пляж и Лариса, купавшаяся с каким-то танцором. Помнилось, она вышла на берег, отжала волосы, встряхнула ими, обдав напарника брызгами, и засмеялась. Она стояла у кромки воды, загорелая, покрытая каплями воды, и смеялась, запрокидывая голову. А затем вдруг встала на полупальцы и крутанула фуэте; и хотя влажный песок под ногами исключал совершенство исполнения, кто-то из пляжников даже зааплодировал. А Мятлин ею залюбовался. Почему-то исчезла ревность к танцору, который терся вокруг нее, осталось лишь чистое наслаждение от того, что она — такая. Можно было вечно смотреть на загорелое тело, мокрые волосы, счастливую улыбку и мечтать о том, чтобы это никогда не исчезало…

— Вы, наверное, правы… — пробормотал он, отгоняя внезапно нахлынувшую грезу. — А есть у вас… Ну, куда диск вставить?

— Диск?!

— Компьютерный.

Мятлин вынул диск из кармана, протянул Вольскому. Тот с недоумением воззрился на непонятный предмет (на фига козе баян!), потом взял его и полез куда-то под стол, где виднелся облезлый системный блок.

Экран вспыхнул, началась загрузка, и вот уже выпрыгнула иконка с подписью: «Песни китов».

— Можно, я включу?

Пожав плечами, Вольский поднялся, уступая место у стола. Мятлин пересел, нашел нужную дорожку, и вскоре своды лаборатории огласили странные звуки. Они выплывали из загадочных океанских глубин, протяжные, мелодичные, говорящие — о чем? Может, так переговаривались отдельные особи, отплыв друг от друга на изрядное расстояние; а может, то давала о себе знать живая первоматерия, зародившаяся именно в океане. Мятлину, во всяком случае, хотелось думать так. Звуки несли какой-то таинственный код, были шифрограммой, и очень удивляло, что вооруженное технологиями и философиями человечество до сих пор не изволило сей шифр разгадать. Вот сидят двое у монитора, слушают с тупым видом, но слышат ли?