Песни китов - [107]

— Ну-ну, шутник. Тогда я тебе скажу, что тут ищут мои индастриал-туристы. Я думаю, им приятно видеть поражение цивилизации, в таком лунном пейзаже человеку кажется, что он — главный. Сильный, вечный, всепобеждающий, а тут — фуфло, мертвое железо. Но это иллюзия. Железо давно преобразовалось в такие формы, что нам его уже не понять. Вот мой «членовоз» мне понятен, я его своими руками до последнего винтика перебрал. И моя котельная мне понятна, и зачем она сделана — тоже. Но другие вещи мне совсем непонятны. Ведь этот алкаш в чем-то прав. Мы хлюпики, нам трудно восхититься чем-то нечеловеческим.

— И поэтому ты примкнул к луддитам?

Приятель удивился (а может, сделал вид).

— К каким луддитам?!

— К которым ездили вместе с Башкиром.

Пухов потрогал мятлинский лоб.

— Вроде не температуришь, а несешь такое… Ты поосторожнее с этим наркошей. Он, конечно, в компьютерах сечет, за что его и ценят. Но вообще-то Башкир — человек без башни.

— Хочешь сказать: мы к ним не ездили?!

— Хочу сказать, что курить надо в меру. Ладно, поехали из этих диких мест…

Удалившись из диких мест наяву, Мятлин вернулся к ним в очередном кошмаре.

Он стоял на пустынном скалистом берегу океана, кишевшего морскими хищниками. Кашалоты с косатками курсировали вдоль береговой линии, выпрыгивая из воды в надежде урвать добычу, что сбрасывали сверху. Две фигуры — белая и черная — время от времени швыряли со скалы в океан очередную жертву, делая это известным способом: раскачали за руки, за ноги, и — плюх несчастного в набежавшую волну! Дальше, понятно, начиналось такое, на фоне чего Тузик с грелкой выглядели невинной шалостью.

Приговоренные жались друг к дружке тут же, на скале. И среди них — Лариса! В обвислой балетной пачке, с почерневшим лицом, она умоляюще смотрела на него, мол, спаси! А как спасешь?! Он уже разглядел палачей, Черного мухобоя с Белым мичманом, а с этими ребятами не забалуешь. Чего доброго, и его схватят за руки, за ноги, чтобы бросить на съедение хищникам…

И тут откуда-то сверху, по скальным тропам спускается толпа с гаечными ключами и отвертками в руках. Ура, братья-луддиты! Подбадривая себя криками, они бросаются на черно-белую парочку, ожесточенно с ними дерутся, и тогда Мятлин тоже кидается в бой. Его цель — Лариса, которую надо вывести из пекла сражения любой ценой. Он продирается сквозь толпу, полные мольбы глаза все ближе, и тут ее хватает и утаскивает за собой человек в берете и с костылем!

Ах, вот как?! Вырвавшись из толпы, он преследует хромого, уверенный, что догонит. А тот удаляется! Непонятно, как тому удается так резво скакать по скалам, только расстояние между ними увеличивается, а значит, Ларису уведут навсегда!

— Эй, постойте! — кричит он. Но парочка скрывается за скальной грядой, а он в бессилии опускается на камень. На уступе по-прежнему продолжается тупая бессмысленная драка. Зачем борьба, если нет той, ради кого все затеяно, без кого жизнь утрачивает смысл?

Мятлин смотрит вниз, где в бурлящей воде мельтешат черные глянцевые спины китов. Потом встает, оправляет мятую одежду и приближается к краю обрыва. Обойдемся без Черного и Белого, так сказать, сами с усами. Он поднимает взгляд к небу, на котором ни облачка, и солнце сияет раскаленным медным тазом. Он смотрит, не мигая, на огненное сияние, пока не слепнет, и уже лишенный зрения, делает шаг в бездну…

10

Ответы на мучающие его вопросы были получены на улице Чайковского. Да, есть такой Борисыч из Ларочкиной лаборатории, всегда относившийся к ней по-особому. Возможно, питал чувства, хотя больше хвалил профессиональные достижения, ведь Ларочка была близка к серьезному открытию. К какому? Что-то с клеткой связанное, как она живет, точнее, возникает. В силу известных обстоятельств сенсации не состоялось, но Борисыч не забыл Светлану Никитичну и, несмотря на проблемы со здоровьем, иногда ее навещает.

— Чего же вы раньше об этом не говорили? — с обидой спросил Мятлин.

— А вы спрашивали? Возможно, он прав, вы оба чего-то не поняли. Да и я не сразу… Она тайну жизни хотела разгадать, а мы своим были озабочены, чем-то мелким, ничтожным…

Он не заметил былого радушия, когда его визита ждали, даже не хотели отпускать. А на улице вдруг возникло желание отписать Рогову, мол, зря стараешься, нас отправили в отставку, на посту у мавзолея уже некто третий. Не особо заслуженный, если не сказать — убогий, зато нашедший ключик к сердцу безутешной матери, так что отдыхай, второй Никола Тесла!

Но он ничего не написал. Во-первых, бессмысленно, во-вторых — куда? На деревню Рогоффу? А потом вообще увлекло другое — было получено неожиданное предложение поехать в Иерусалим.

— Надеюсь, на этот раз… — сказал директор.

— На этот раз — со всей душой! — заверил Мятлин. — Тема доклада — та же?

Он с радостью уцепился за предложение съездить туда, где в иссушенной земле пустыни пустили корни три цивилизации. «Приникать к корням» (с его-то мировоззрением!) было смешно, но лучше уж бродить по жаркому Израилю, чем лазить по надоевшей виртуальной вселенной. В первый раз за последние годы он не взял с собой ноутбук. Без него в поездках всегда было как-то неуютно, а тут оставил «ящичек Пандоры» с удовольствием, словно сбросил гору с плеч.