Песни Кавриса - [24]

— Чатхан настроен? — спросила она и добавила: — Очень страшно выступать?

— Не бойся. Мы же вдвоем!

Тонка и Каврис вышли на сцену. Зрители восхищенно ахнули: что за красивая парочка! Стройный паренек и нежная, как цветок, девочка-подросток. На груди у Тонки лежали черные косички, на их кончиках блестели бисеринки, словно капельки росы в свете утреннего солнца. На девочке было платье цвета июльского неба, на широком подоле, как радуга, развевалась цветная кайма. На голове платок в оранжевых жарка́х, ноги обуты в маленькие красные сапожки.

Зазвучал чатхан. Ему вторил звонкий девичий голосок.

Многие женщины, сидевшие в зале, утирали слезы. Тонка пела старинную песню о батраке-пастухе, который пас байский скот в широкой необъятной степи. Бедный пастух плакал и жаловался на свою судьбу весенней бурной реке, чернеющему за рекой лесу. Его слезы, падая на землю, превращались в росу.

Кавриса и Тонку опять просили повторить «Слезы». Уважая просьбу зрителей, девочка безотказно исполняла одну песню за другой под звуки семиструнного чатхана.

После концерта они вышли из душного клуба. На улице, рядом с заборами, высились холмики осевших сугробов, из-под которых сочились маленькие ручьи. Пели птицы, призывая теплые дни. По небу большими белыми лебедями проплывали облака.

Каврис и Тонка стояли на краю невысокого яра молча, не находя слов. Над чернеющим лесом весело летали сороки. Белобокая сорока с длинным хвостом взмывала то вверх, то вниз. Наконец она уселась на верхушку дерева и застрекотала.

— Теперь, в теплое время, и сорока высоко летает, — сказал Каврис.

Тонка засмеялась.

— А на морозе разве не может?

— Куда там! Сидит на заборе как привязанная. И серый воробей зимой помалкивает, забившись под застреху. А чуть пригреет солнышко — выглянет и расчирикается на весь свет: «Жив! жив! жив!»

— Ты тоже, как воробей, ждал солнышка!

— Да, эта зима показалась мне самой холодной. И всякие другие неприятности, сама знаешь! Чуть из школы не вылетел…

— И все-таки ты выдержал! Семилетку окончил с самыми лучшими отметками.

— Если бы мне тогда не помогли, помнишь… Между прочим, и ты мне помогла и ребята. Ты для меня как сестренка. Мне весело, когда ты рядом, хочется петь и петь без конца!

Тонка подняла свои длинные ресницы. От ее теплого взгляда, казалось, быстрые ручейки потекли еще быстрей. От такого взгляда и зима убегала без оглядки в страхе за свои снежные шубы, которые могут растаять от Тонкиных горячих глаз.

Каврис вспомнил, как в самый разгар зимы заболела Тонка. Девочку положили в больницу, и он ходил ее навещать. Тонка сидела на деревянном диване, бледненькая, худенькая. Даже длинные ресницы ее стали как будто короче. На ней был большой и некрасивый больничный халат. У Кавриса сердце сжалось от жалости: «Ну что ты так раскисла? Скоро зима кончится, цветы зацветут!» — «Цветы… — протянула Тонка. — Ты — синий колокольчик, а я — прошлогодний цветок ромашки. Этот белый цветок уже не играет со своими лепестками». — «Ты совсем не похожа на такую ромашку. Ты похожа на ту, о которой я сочинил стихи:

Ромашка,

Белый цветок,

Белее белого снега

Твоя плоская чашечка —

Ни одна соринка не посмеет к ней пристать,

Ни одна пылинка не приблизится.

Цветком чистоты ты называешься,

Моя белая ромашка!

И ты поправишься! Обязательно! Верь мне».

Думая о том, как все получилось замечательно: вот и Тонка поправилась, и зима прошла, и на концерте они выступали вместе, — Каврис взял девочку за руку.

— Отпусти, — покраснела она, пытаясь освободить свою узенькую ладошку из крепких пальцев, — Макар и Пронка увидят — засмеют…

Каврис с сожалением выпустил руку. Тонка убежала. Лишь красные ленты на ее широкой юбке закружились от быстрого бега.

Каврису показалось, что в груди у него зажегся большой костер. Он оглянулся, посмотрел, нет ли кого поблизости, и произнес только что родившиеся строчки:

С приходом весны согреваются горы

И злые снега убегают с полей.

Уносятся слезы, уносится горе,

И каждое сердце стучит веселей.

Глава семнадцатая

Через два месяца после того памятного для Кавриса и Тонки концерта учеба кончилась.

Весна покрыла землю зеленью. В небе опять зазвенели жаворонки, в лесах — птичьи голоса.

Все это веселило Кавриса, который шел прощаться с учителями.

— Летом будешь в колхозе работать? — спросила его Софья Михайловна.

— Наверно.

— А осенью чтобы непременно вернулся в школу. Непременно! Конечно, тебе надо самому о себе заботиться, но ведь и мы не в стороне. Война, верю, скоро кончится, будет полегче. — У учительницы заблестели глаза. — Кончатся, Каврис, холод, голод, лишения! Терпели больше, остается потерпеть самую малость!

— Вернусь, — пообещал Каврис, хотя и был не особенно в этом уверен: сумеет ли выстоять, как прошлой зимой? Обещать — просто, а вот выполнить обещания… Впрочем, времени еще много — целое лето впереди.

Каврис шагал по знакомой дороге. Курганы, степь, жаворонки. Ах, жаворонки! Опять они здесь. Опять поют. О чем поют эти неунывающие птицы? И мальчик стал складывать в уме песенку жаворонков:

Весной с веселым солнцем

Летим мы в край родной,

Повиснув колокольцем

Над степью золотой.