Песни чёрного дрозда - [22]

— Откуда мне…

— Ну тогда познакомься, расспроси. И почему в лесники Южного отдела? Двух других Капустин распорядился принять прямо в Поляне. Это третья его кандидатура. Очень странно. Словно у нас нет руководителя и своего отдела кадров.

Вот тогда Молчанов дал заместителю директора прочесть письмо учителя Бориса Васильевича. Биолог удивлённо поднял брови.

— Видимо, у Капустина существует свой план действий, о котором мы ничего не знаем. Но поскольку это происходит на территории нашего заповедника и касается нашей деятельности, мы попробуем вмешаться. После работы на Передовом хребте спустись в Жёлтую Поляну, познакомься с обстановкой.

И когда закончился этот разговор, и после, когда Саша уже вышагивал по лесной дороге, он не переставал думать о странной роли Виталия Капустина, о его поведении, о его просьбе о помощи — тогда, в ресторане.

Что-то нехорошее в словах и повадках бывшего инструктора по туризму он почувствовал сразу же. Поведение нечестное. Скрытность никогда не нужна в делах чистых, человеческих. Скрытность — тень плохого, которое потому и надо скрывать, что оно плохое.

Стоял тихий, тёплый день. С гор в долину сваливался свежий ветерок, редкие облака грудились возле вершин, в лесу переговаривались чижи, зяблики, стучал дятел. Давно не хоженная тропа виляла вдоль склона и постепенно спускалась вниз. Впереди все более внушительно вырастал отрог Скалистого хребта, утыканный поверху низкими, корявыми соснами. За хребтом расположился посёлок, куда шёл Молчанов.

Тропа вывела его на узкоколейную железную дорогу. Она убегала к каменной стене хребта и пропадала там за негустым лесом.

Ещё один километр, второй — и Молчанов оказался перед щелью, самой природой прорубленной через узкий и высокий хребет.

2

Со школьной скамьи мы знаем о знаменитом Дарьяльском ущелье на Центральном Кавказе.

Воспетый великим поэтом, грозный Терек прорывается здесь через каменную преграду хребтов, почти полностью лишённых растительности. Близ Терека — только камень и вода, грозные стихии, вечно воюющие друг с другом.

Дарьяльское ущелье подавляет величием, мрачными красками, низко нависшим небом, грохотом воды, скрежетом и буйством обвалов. Человек кажется здесь самому себе маленьким, ничтожным и затерявшимся.

Выбравшись из тесно сдвинутых каменных щёк Дарьяла, трудно не вздохнуть облегчённо, словно после опасности, оставшейся позади. Мрачная, жестокая стихия, присущая, вероятно, древнейшим земным эрам, — вот что такое Дарьял.

Гуамское ущелье, прорубленное в Скалистом хребте на Западном Кавказе, является двойником Дарьяльского, его младшим братом.

Это ущелье не так известно, как ущелье Терека. Оно менее строго и громадно, а его общий вид, неповторимость рисунка, обилие красок и шумов в общем-то более мажорны, хотя и тут есть над чем задуматься и есть чего испугаться.

Первое, что пришло на ум Молчанову, шагающему по карнизу у самой стены ущелья, где лежали рельсы узкоколейки, — это загадка образования самого ущелья. Похоже, что поднялся когда-то над горами великан и ударом своего великанского меча разрубил хребет надвое. Не с одного удара, а с четырех или пяти, потому что Гуамская щель не прямая, а извилистая, хотя и тянется всего на три с небольшим километра.

Но какой же силы эти удары!

Отвесные стены из черно-жёлтого и коричневого камня падают вниз на полтораста — двести метров до карниза с дорогой. Сбоку дороги, поросшее кустами ольхи, берёзы, калины, тянется ложе реки, которая несётся со скоростью более шестидесяти километров в час. Вода в этом потоке не голубая, не зелёная, а белая, её сперва заперли во все сужающемся ущелье, а потом свили в тысячи жгутов, и эти жгуты захватили в себя пенный воздух и побелели от бешеной скачки с порога на порог. Курджипс грохочет так, что если по дороге рядом с ним движется состав, гружённый лесом, то его совсем не слышно, словно идёт он по воздуху, а не по рельсам. Рёв и грохот воды сотрясает стены, которые местами сходятся до пятидесяти метров. Глядеть из ущелья в небо все равно что со дна глубочайшего колодца.

Каменные стены сочатся водой, сверху падают — тоже бесшумно — нитевидные водопады, тугой сквозняк рассеивает повсюду миллионы водяных брызг. Холодно. Но каждый уступ на стене, самая незначительная осыпь — все завоёвано растениями и покрыто ими.

Больше всего в ущелье самшита. Древнейшие реликтовые создания с почти чёрным, мелким и жёстким листом, густыми пятнами, словно разросшиеся мхи, сидят на отвесных стенах, зацепившись за едва приметные трещины. Выше их, там, куда достаёт полуденное солнце, прицепились невзрачные сосны. Цветут, отставая от календаря на добрый месяц, жёлтая азалия и розоватый кизил. Их резная листва драпирует, занавешивает голые стены, а над самым урезом мрачной щели, в непостижимой высоте, стоят, наклонившись, грабы и дубы, уже привыкшие к зияющему провалу у своих корней.

Молчанов остановился, надел телогрейку: сырой холод пробирал до костей даже в этот тёплый, летний день. Согревшись, он спустился с дороги на узкую отмель у самой реки и увидел на стене ровно очерченную водой линию коричневатого цвета. Так река обозначила свой уровень после дождей и ливней — на три метра выше обычного.