Песнь в мире тишины [Авторский сборник] - [96]

— Вам чего-нибудь надо? — весело прокричала девушка. Голосок ее был не лишен лукавства, но речь казалась чуточку простонародной.

Он подошел к ней и сказал, что, кажется, заблудился. Положим, это было не совсем так, и заговорил он с ней по другой причине, но объяснение вполне устраивало обоих. Из-под огромной шляпы выглядывало такое милое личико с живыми и ясными глазами…

Когда много лет спустя Джек Смит рассказывал о том, как он встретился с этой хорошенькой девушкой, он не мог, а быть может, и не хотел восстановить в памяти, как все произошло, как незаметно, но цепко и властно она завладела им; ему было все равно, кто она — ангел или сам сатана в женском образе, но Джек Смит был околдован сразу же и всецело, околдован и взят в плен.

В течение нескольких минут он весьма невразумительно пытался объяснить, как попал в эти места, куда, по правде говоря, он забрел совершенно случайно, хотя ему представлялось, что именно они-то и были целью его прогулки в горах.

— Хо-хо! — язвительно засмеялась она. — На вас поглядишь, так поневоле скажешь, что вы бог знает сколько миль прошли по плохой дороге.

— О да, — он тяжко вздохнул, — так оно и есть!

— Как же, как же. Да только добраться до наших мест не велика заслуга. Вы что же, стало быть, шли вон по той горушке? — спросила она, кивнув в сторону вершины, представившейся ему по меньшей мере твердыней Альп.

— Хороша горушка! — возразил он. — Да ведь это та самая гора, к которой не захотел идти Магомет.

— Какой такой Гомет? — переспросила она не без смущения.

— Ну, не к этой, так к ее родной сестре… Эта горушка совсем меня доконала.

— Для покойника-то у вас вид совсем неплохой, — последовал лукавый ответ.

«Не так уж она проста, — подумал Джек Смит, — хотя и из простых — грубовата».

Между тем она спустила с плеча мотыгу и, сцепив пальцы на ее черенке, опершись на них подбородком, принялась ему объяснять, что коли уж он отправился в горы, то на вон ту горушку подниматься не следовало, а куда лучше было держать путь до другого пригорка, вон там, где восходить куда легче. Он слушал ее с невозмутимым видом, она казалась вполне безразличной, но, по правде сказать, один стоил другого.

— Что вы делали этой штуковиной?

— Землю мотыжила, — сказала она.

— Ха! — он пренебрежительно фыркнул. — Дайте мне только время, и я в два счета освою эту премудрость. Куда же вы теперь направляетесь?

— Домой, — ответила она.

— А где вы мотыжили?

Она кивнула в том направлении, откуда шла:

— Вон там, внизу.

— Разве вы не в долине живете?

Она покачала головой и указала в другую сторону:

— Мы вон там живем, выше этого места.

Каждый раз, когда она делала резкий поворот, чтобы показать направление, незастегнутый ворот ее розовой кофточки, быстро распахиваясь, открывал сверкающую частицу ее загорелой наготы, и потому казалось, что под кофточкой не было ничего — ни рубашки, ни блузки.

— Что-то я никакого дома отсюда не вижу; далеко вам до него?

— Нет, нет, вот он — сразу же за тем холмом.

Взглянув туда, куда она показала, он увидел тропинку, стелющуюся по кривизне холма.

— А… скажите, вы бы… — начал он, вглядываясь в очертания горы, чья вершина еще была залита солнцем, в то время как часть склонов уже погружалась во мглу.

— Я бы что? — спросила она.

— Вы не напоили бы меня чаем?

— Это можно.

— Значит, я могу к вам зайти как-нибудь?

— Почему же нет!

— В таком случае пошли!

И вот они вместе отправились к ней домой за этим самым чаем. Разумеется, он тут же предложил ей понести мотыгу — не потому, что ему так уж хотелось помочь ей, ведь галантность — всегда сплошное притворство. Она сказала: «Нет, нет», и это тоже было притворством, потому что мотыга — нелегкая ноша, и мало радости, или добродетели, или даже разума в том, чтобы тащить ее на своем плече. Всю дорогу она говорила о себе. Звали ее Люси Коул.

— А вас как звать?

— Всего-навсего Джек Смит.

— А что в этом плохого?

— Да ничего, просто нас так много — самое распространенное имя.

— Вон оно что! Чудак вы, однако, — сказала Люси.

Надо признаться, Джек Смит был человек любопытный.

— У вас своя ферма? — спросил он.

— Да нет, какая там ферма! Всего только клочок пахотной земли, пол-акра, по ту сторону ручья, где мы с вами встретились. Картошка, лук, огурцы…

Свернув вслед за ней на другую тропинку, он увидел невдалеке прилепившийся к склону горы белый домик. В этой гигантской безмерности он был так же мало заметен, как пуговица, оторвавшаяся с рубища бродяги и упавшая там.

— Это и есть ваш дом?

— Стало быть, это он и есть, — промолвила девушка.

— Вы там и живете?

— Ну да, я и мой папа.

Как он узнал, ее отец, каменщик, стал инвалидом, покалечив ноги однажды, когда взрывал скалу; теперь он едва передвигается при помощи палки, а уж работать и вовсе не может.

— Бедный старый чертяка! — вздохнула она и, содрогнувшись, прошептала: — Этот проклятый динамит!

Они жили вдвоем, отец и дочь, в совершенном уединении, но она сказала, что от одиночества они почти не страдают, нет, во всяком случае не так уж сильно; иногда, правда, кажется, будто они оторваны от всего мира, хотя это бывает не часто.

— Пожалуй, летом вы и в самом деле не чувствуете одиночества, — признал он, — но как же зимой, в метель и вьюгу?