Песнь тунгуса - [17]

Милиционер слушал с интересом.

– Так из-за нее и от армии косит? – спросил он.

– Ну, с бабой, соответствующе, слаще… – Андрейченко выругался, – чем с кирзовым сапогом. Только хрен получится у него увезти ее в тундру. Не его поля – тундры – ягодка.

Андрейченко дунул в бумажный мундштук папиросы и закурил.

– К ней тут мужики подкатывались, серьезные, не то что этот мазурик.

– И что?

– Полный облом.

– А… как ее зовут?

Андрейченко посмотрел на милиционера и ухмыльнулся.

– Ну, – ответил он, щурясь от табачного дыма, – Кристина, соответствующе. А что?

– Да так, интересно просто, – откликнулся милиционер, зевая, ненатурально, впрочем.

– У меня больший интерес к другому, соответствующе, – сказал Андрейченко. – Что-то Оленьбельды все выгораживает тунгуса-то. И вообще как будто лучший дружбан. А ведь не особо-то и дружили. Тунгус все водочкой забавлялся вдвоем с трактористом Андреем да водил компанию с остальной капеллой: с Гришкой-конюхом, ну, ветеринаром из Уфы, горьким пропойцей, да с другими бичами, их всегда в заповеднике хватает, директор охотно берет, но временными, чтоб не претендовали на жилье нормальное, а жили в общаге Клоповнике до совсем уж беспросветного запоя – тогда уж: прощайте, пошли вон. Но работу ту или иную делают. Вот тунгусище с ними и якшался. У Шустова был друг Валерка, потом он уехал… Треугольник возник. Ну, соответствующе: Валерка тоже на огневку ленинградскую облизывался. Та вроде к Оленьбельды поворотила, тут уж, как в песне: «третий должен уйти». Валерка и уехал.

– А она-то почему уехала? – спросил Семенов.

– Ее позже вызвал родитель телеграммой: дедушка при смерти. Так вот, – продолжал решительно Андрейченко, – не было у них с тунгусом большой дружбы. А теперь Шустов тунгуса все выгораживает. И я маракую: по какой такой веской причине?

– По какой?

– Остается только догадываться, соответствующе… о неких общих мотивах.

– В смысле?

Андрейченко, затягиваясь папиросой, испытующе посмотрел на милиционера и вместе с синим дымом выдохнул:

– А не подельники ли они!

Семеновские пуговки блеснули и пригасли. Было что-то в его облике монгольское или бурятское, вот в темных глазах и припухлых веках. Хотя волосы у него были светлые. Правда, щетина на щеках и округлом подбородке черная.

– В смысле?.. – с ленцой спросил он.

Андрейченко ткнул пальцем в сторону печки:

– В смысле огня. Пожара, соответствующе.

– Какая у него выгода? У паренька?

– Какая?.. – переспросил Андрейченко и покрутил ладонью с растопыренными пальцами. – Да такая. Тут серьезные соображения есть. С выводами тоже серьезными, – сказал Андрейченко спокойнее. – И требующими перепроверки.

Было похоже, что он раздумал делиться этими соображениями с Семеновым. Но тот уже заинтересовался. И сел на нарах, поглядывая на лесничего.

– Магазин? – спросил он.

Андрейченко ожесточенно сдвинул брови. Со сгоревшим магазином был связан очень неприятный эпизод: его жена пшенки халявной и впопыхах и радости от нежданного прибытка непроваренной сыпанула сдуру через край в корыто, поросята обожрались и задохнулись, забил горло и боров, сдохла и свиноматка… Ну а мешки эти на пожарище в снегу валялись, птицы клевать прилетали, все мокло, – пропадало добро… Андрейченко, понукаемый женкой, и прибрал под свой навес… благо их дом рядом. Он и не думал, может, присваивать эту пшенку. А у женки глаза разгорелись. Она уже приданое старшей дочери готовит, сварщика Кузьмича холит. Копейка к копейке, рубль к рублю, пшенка к пшенке… И вон какой потерей все обернулось! Черт.

– Не то, – сказал лесничий, мрачно двигая челюстью.

– А что?

Лесничий еще колебался. Своими наблюдениями он думал поделиться с главным в милицейской бригаде – с Кругловым. Ведь если тунгуса не отыщут, место поджигателя снова будет, так сказать, вакантным. И они снова потянут Кузьмича. Должен же кто-то отвечать за такой колоссальный урон? Как-то эти мысли не приходили ему в голову, когда он взял и выстрелил в темную фигурку на сосне. Показалось, что на мертвеца легче все повесить. На тот свет – как в воду, да и с концами. Но теперь его мысли приняли другой оборот. И он обеспокоился. Вернее будет прицепить к мертвецу живого – вот паренька этого с запада.

Ну, живым Мишку Мальчакитова уже точно не найдешь, поэтому и надо подготавливать нового, как говорится, стрелочника. И, возможно, не одного! Эта мысль только что осенила его. Он сам слегка оторопел.

Милиционер ждал. И Андрейченко ответил:

– У парня помыслы диковинные, соответствующе. Я слышал его рассуждения. Он почему здесь оказался?

– Почему?

– Из-за нелюбви к цивилизации.

– В смысле?..

– Ну к городу, к промышленности. Ему даже электростанция дизельная наша не по нутру. С керосинкой милее сидеть! – воскликнул Андрейченко и щелкнул грязным ногтем по стеклу лампы на столе.

– Остальные-то работники тоже предпочитают в вашем медвежьем углу жить, – тут же сообразил милиционер.

– Да, но без фанатизма. А у него – фанатизм. Потому и на Чару по осени подался.

– Э-э, – протянул милиционер, расслабляясь, – все это не тянет на факты. Не будет же он из-за этого поджог устраивать.

Лесничий хотел продолжать, и у него было что сказать, но лишь заметил: