Песнь теней - [75]
Погруженная в свои мысли, я затерялась в нутре Сновин-холла. Мне хотелось вернуться в свои покои, дождаться Йозефа, вместе с ним подумать о том, как нам выбраться из этой проклятой долины, но где-то не там свернула. Я оказалась в комнате, которую прежде никогда не видела, с огромными старинными напольными часами в углу и доспехами в дальнем конце.
Куранты стали отбивать время.
Гонг, гонг, гонг, гонг. Я считала удары – один, два, три, четыре, но они не соответствовали стрелкам на циферблате. И действительно, вместо цифр по краю часов шли нарисованные символы: меч, щит, замок, Мелюзина, дельфин, волк и так далее – странные, как знаки зодиака, эксцентричные предметы. Что-то не сходилось в расположении символов на циферблате, и, лишь пересчитав их, я поняла, что их тринадцать, а не двенадцать, как нужно.
Волосы зашевелились у меня на голове.
После того как эхо ударов стихло, раздался странный, совсем не размеренный стук. Это не вторая стрелка отсчитывала секунды: звук доносился из другой части комнаты.
Я обернулась.
За моей спиной доспехи поднимали перчатку.
Пульс зачастил в ушах, а я смотрела, как доспехи двигаются сами собой, приводимые в движение лишь своим неодушевленным умом. Творение гоблинов, догадалась я, наполненное магией Подземного мира. Пальцы воина сжались в кулак, все, кроме одного, который продолжал указывать в коридор.
Я пошла в заданном направлении, к дверям, которых прежде никогда не видела. Двери были высокими, от пола до потолка, и красиво украшены гротесками – похотливыми сатирами, кричащими нимфами и рычащими бестиями. Когда-то двери были позолочены, но со временем золото осыпалось и износилось, оставив под собой лишь ржавое железо. Я оглянулась и посмотрела на доспехи, продолжавшие указывать мне путь. Шлем кивнул – один, два раза. Визг древнего металла резал слух.
Я резко распахнула двери.
Ослепительно-жгучий свет ударил в глаза, и я поспешила заслонить лицо руками. Когда после временной слепоты зрение вернулось, я обнаружила себя в бальном зале.
В окружении зеркал.
Они ловили свет утреннего солнца, отражая и преломляя его лучи и делая их невыносимо яркими. В этой комнате-призме не было теней, потому что даже растрескавшиеся и разбившиеся полы были наполированы до блеска. Уже много лет лес проникал внутрь, и теперь бальный зал был такой же частичкой дикой природы, как и весь дом. Корни прорывались сквозь кафельную плитку у меня под ногами, карабкались по полуразрушенным стенам, спускались по деревянным дверным рамам по обе стороны – одна вела обратно в темноту, другая к свету.
Двери в темноту захлопнулись с громким хлопком.
Я подпрыгнула от неожиданности, но ветерок из разбитых окон растрепал мои волосы, как обнадеживающий дух, посланный сюда, чтобы успокоить мои натянутые нервы. Злая магия здесь отсутствовала, хотя бальный зал был пропитан чем-то зловещим и неизвестным. Тысячи Лизель смотрели на меня из разбитых зеркальных панелей, с распахнутыми от изумления глазами и побледневшей от усталости кожей.
Зеркала. Все остальные отражающие поверхности в доме были прикрыты, в том числе и наполированный камень, и медь, и латунь. Странно, что супруги Прохазка не потрудились все накрыть и здесь, но, возможно, это требовало слишком больших усилий. По размеру бальный зал почти соответствовал залу в венской городской усадьбе, Stadthaus, но зеркала и высота потолка создавали иллюзию гораздо большего пространства.
Я внимательно осмотрела панели, легко прикасаясь к разбитому серебристому стеклу, и обнаружила две стены, которые можно было отодвигать, как экран. Я удивилась, заметив за ними целый ряд старых пыльных инструментов, а также несколько стульев и пюпитров – галерею музыкантов. Разумная конструкция, позволявшая музыкантам во время бала оставаться незамеченными и не занимать площадь бального зала, предназначенную для танцев. Я пробежала руками по виолончели и старой скрипке, струны которой уже давно сгнили, оставив следы в пыли, такой же густой и белой, как снег. В углу я заметила древнюю клавесину с перевернутой клавиатурой, накрытой крышкой. Перед ней стояла банкетка. Клавесина вся сгнила и развалилась, но я не смогла воспротивиться желанию и нажала на несколько клавиш, ощутив резкую боль и жалость к оставленным в Вене клавикордам.
Ноты зазвучали, складываясь в мелодию.
Я отдернула руку и уголком глаза увидела, как этот резкий жест повторили мириады моих отражений. Немного позже боковым зрением я уловила еще какое-то движение. Оглядевшись по сторонам в поиске крысы или другого грызуна, суетливо бегущего по залу, я обнаружила, что мой взгляд уперся в синие глаза.
Лизель?
– Кете? – спросила я, затаив дыхание.
Наши образы рванулись вперед, вытянув перед собой руки, как будто мы могли обнять друг друга через стекло. За моей спиной за мной бежали тысячи Лизель – спешили к моей сестре, стоявшей на теневых тропах.
– Лизель! – произнесла она в безмолвном крике. – Лизель, ты где?
– Я здесь, я здесь, – сказала я, подавившись соленым вкусом струящихся по щекам слез.
– Где – здесь? – Кете прищурилась, как будто вглядываясь сквозь зеркало в мой мир.
