Песнь призрачного леса - [106]

Она быстро пересекает комнату и заключает его в горячие объятия. Такие, словно Джесс восстал из мертвых и надо держать его крепче, чтобы снова не сполз в мир теней.

– Прости. Прости. Прости, – скулит он ей в плечо.

Мама воркует, успокаивает его, укачивает, как малое дитя, ожидая, когда вытечет вся, без остатка, печаль – неудержимая, огромная, почти бескрайняя… Не отпускает, пока слезы и сопли не заливают ей всю блузу, а все тело не прекращает дрожать, будто промерзло до костей.

И только потом она чуть отступает назад и накрывает рукой щеку сына.

– Я тебя не виню, сынок. Может, ты и не лучшим образом повел себя, но молотка в руки не брал. Твоя совесть чиста.

Я порываюсь спросить, известно ли ей, что из-за Джесса погиб папа, но сразу по глазам вижу: известно. Она знает о Джессе все.

И прощает.

Как простила бы и меня, окажись я на его месте.

Только вот я на своем месте. Меня не было там, на озере.

С трудом поднимаюсь на ноги, бреду в ванную и захлопываю за собой дверь.

Глава 30

На следующее утро солнечный свет ярко освещает зеленые поля вдоль дороги, идущей от нашего трейлера: полевые цветы из-за колючего плетня, которым они огорожены, будто вспыхивают искрами. А небо – как сочная мякоть джорджийского персика, густо-оранжевая посередине и нежно-розовая по краям. Просто удивительно: как это природа умудряется оставаться такой равнодушно-прекрасной, когда в моей в жизни разворачиваюся ужасы.

Однако стоило мне только выйти в поле, я сразу натыкаюсь на нечто вполне соответствующее настрою, нечто темное, искривленное – совсем как тоска и злость, объявшие все мои внутренности. Ну, конечно же, – это мое дерево. Теперь все на своих местах. Раскуроченный молнией мертвый дуб – самый подходящий товарищ для девушки, чей отец кормит червей в могиле, а мрачные семейные тайны продолжают лезть и лезть из этой могилы наружу, словно мухи на мед. Для девушки, готовой убить собственного брата ради скрипки, которую он хочет у нее отнять. А что? Я, кажется, вполне в состоянии пойти и на такое. Всю ночь мне нашептывал об этом Черный Человек, раза два я даже порывалась встать, чтобы забрать инструмент немедленно, но удерживалась – оставалась лежать, чтобы не ослушаться папиных указаний с того света.

В общем, все мои чувства смятены и расползаются в разных направлениях, как тараканы. Где правда, где ложь – уже решительно непонятно. Из-за Джесса погиб папа. Если бы он не украл скрипку, отец все еще был бы с нами. Однако раз он умыкнул ее – по крайней мере отчасти ради меня, – выходит, тут есть доля и моей вины! В общем, все так или иначе запятнаны, причастны, замешаны в этом деле. И мама – потому что закрывала глаза, не желала ничего видеть и знать. И тетя Ина – поскольку хранила папины темные тайны даже после его ухода из жизни. А уж сам папа – виновней всех: дал такую волю своей скорби, что разорвалась завеса между мирами, открылась зияющая дыра, через которую призраки теперь шастают туда-сюда, как почтовые голуби, выпустил на волю Черного Человека, позволил ему третировать, преследовать и мучить нас. Он продолжал играть, проливать свою музыкальную магию, даже отдавая себе отчет в том, как это опасно для меня. Такое трудно простить.

Дойдя до дуба, замечаю: сегодня он все-таки не совсем похож на узел страданий, свившийся во мне. Наоборот, даже этот жалкий омертвелый ствол торжественно блестит на утреннем солнце. Усаживаюсь на траву и прислоняюсь спиной к его грубой шершавой коре. Здесь, в тиши полей, вдали от зова скрипки, папиным словам как-то легче верится. Он сказал: я сильная. Достаточно сильная, чтобы самой выбирать, кого любить. Надеюсь, так и есть. Ибо я не желаю закончить так же, как Джим и Фрэнк, – прикованной цепями к собственному горю, ненависти и смертельной обиде. Более того, не желаю жить, как папа – хоть он и был мне дороже всех на свете. Пожертвовать семьей, собственным здоровьем и самим существованием ради скрипичного волшебства? Нет, увольте. Мне нужно гораздо больше. Мне нужны любовь, красота и полноценная жизнь. Хочу каждый день с первыми лучами утра светиться, как светится сейчас даже вот это несчастное поверженное дерево. В общем, пусть будет больно, тяжко и страшно, но настало время расстаться с фантомами прошлого. Расстаться со скрипкой.

Изо всех сил стараясь не растерять решимости, встаю и иду домой, а там – прямо в комнату к Джессу. На мой стук он не отвечает – приходится сунуть голову в дверь.

– Чего? – бурчит парень из-под подушки скрипучим ото сна голосом. Всегда так спит, с детства – головой под подушкой. Никогда этого не понимала. Разве что… Может, он в детстве пытался заглушить таким образом папину «страшную» музыку, отсюда и привычка?

– Давай выползай из-под этой штуки, – командую я. – Нас ждут великие дела. Надо отправить на покой парочку привидений.

Над постелью возникает Джессово лицо. Сонные глаза наполняются страхом, но он храбро кивает.

– Ладно. Дай одеться только.

Сидя на тахте в ожидании брата, размышляю: не позвонить ли Седару? Или Саре с Орландно? Не созвать ли вообще весь ансамбль? Они примчатся в мгновение ока и, конечно, окажут существенную помощь… Но, пожалуй, все-таки