Песнь об огненно-красном цветке - [3]

Домой пора.

Теперь голос прозвучал совсем близко, по ту сторону холма. «Идет! Сюда идет!»

Дровосек устремился было вверх, навстречу голосу, но, смущенный своей горячностью, остановился, не спуская глаз с вершины холма. Между стволов мелькнули золотистые волосы, перевязанные синей лентой, потом показалась белая кофточка и, наконец, синяя юбка.

«Лесная дева!»

Девушка стояла на вершине холма, боком к дровосеку. Она поглядела вдаль из-под руки, еще раз спела свою песенку и стала спускаться с холма, уходя куда-то в сторону.

Юноша заметался: хотел броситься за девушкой, но остановился, вскочил на один из поваленных стволов, сложил руки рупором, чтобы окликнуть ее, но снова передумал. Наконец он схватил топор и решил: «Если дойдет до той большой сосны и не заметит меня — стукну топором по дереву».

Девушка между тем шла своей дорогой, и топор взметнулся.

Стой, Земля…

Девушка вздрогнула, оглянулась и заметила дровосека. Она покраснела и остановилась:

— Олави?

— Анникки!

— Как ты меня напугал, — сказала девушка.

— Не успел окликнуть, — отвечал юноша, и руки их встретились в дружеском пожатии.

— Оглянись вокруг, — заговорил Олави. — Чем не замок Тапио^[2]. Я — владелец замка, а ты — Лесная дева, моя гостья. Твое платье пахнет смолой, волосы — молодой березкой, и ты играешь на дудочке…

Анникки смутилась:

— Что с тобой?.. С чего это ты?

Олави тоже смутился.

— Это мне сегодня лес нашептывает, — улыбнулся он. — Входи в мой замок.

Они вышли на середину вырубки.

— Неужели ты все это один свалил? — удивилась девушка, окидывая восхищенным взглядом обветренную шею Олави, его могучие плечи. — Ну и силач!

— Взгляни-ка, — торопливо прервал ее юноша. — Это зал. Самое красивое и почетное место, как всегда, отводится гостю.

— А где же сядет хозяин? — засмеялась девушка.

— Там, где ему положено, — на боковой скамье. Улыбаясь и глядя друг на друга, они уселись на поваленные стволы.

— Видишь, — продолжал Олави, — зал украшен зелеными гирляндами, а в них ярко-красные почки, словно цветы.

— Здесь и в самом деле как в замке, — согласилась Анникки. — Мы с тобой уже года два не разговаривали, а тут вдруг в замке встретились.

— Редко мы теперь встречаемся, — вздохнул Олави и улыбнулся. — А ведь раньше, бывало, целыми месяцами не расставались. Помнишь, как мы с тобой в детстве играли? Ты была хозяйкой моего хутора Исотало. У тебя было двадцать пять коров и столько же овец, как у Якова.

— Как не помнить! — звонко рассмеялась Анникки, и ее синие глаза блеснули.

Лес очнулся от дремы и прислушался.

— А великую снежную войну помнишь? Твои волосы превратились тогда в сплошной снежный ком. После игры я их расплел и снова заплел.

— Конечно, помню! Так заплел, что всех насмешил!

Деревья удивленно зашумели: такие речи казались им странными.

— А как на конфирмацию^[3] ходили… — вспоминала Анникки. — Мне никогда не забыть того лета… Вокруг церкви стояли тенистые березы…

Деревья радостно закивали. Они часто слышали звон колоколов, но знали о доме с крестом только то, что рассказывала им старая сосна — она стояла на вершине горы Хуухка и кое что видела оттуда.

— Ты так изменилась, — снова заговорил Олави. — И та — и не та. Совсем взрослая девушка!

— А ты? — сверкнула Анникки синевой своих глаз. — Великан-лесоруб!

Разговор оборвался. Деревья, казалось, затаили дыхание, ожидая, что же будет дальше.

Точно горячая волна прокатилась по телу Олави. Он наклонился и поднял косынку, свалившуюся с плеч Анникки. Через тонкую ткань пальцы Олави коснулись пальцев девушки, и дрожь пронизала его с головы до ног. Он сжал ее руки и горячо зашептал:

— Анникки! — Ему хотелось сказать ей, как стучит его кровь, но он задохнулся и с трудом, точно вопрошая, еще раз произнес: — Анникки…

Щеки девушки покрылись румянцем, она взглянула на Олави доверчиво и ласково, потом легонько сжала его руку.

— Больше, чем всех остальных? — тревожно шепнул Олави и почувствовал новое пожатие, крепче прежнего.

Ликование, беспокойство, растерянность смешались в душе Олави. Он хотел сказать или сделать что-нибудь безрассудное: броситься к ногам этой девушки, обвить ее колени… что угодно. Но не посмел.

Заметив верхушку лежавшей на земле ели, Олави сломал маленькую огненно-красную веточку.

— Возьми это на память о том, что ты побывала в замке Тапио.

— В замке Олави, — улыбнулась девушка.

И напряжение их вдруг рассеялось. Звонко и задорно рассмеялись они на весь лес.

Олави сел рядом с Анникки, чтобы прикрепить веточку на ее груди. Когда он наклонился, его волосы коснулись волос девушки, — это показалось ему сначала нежной лаской, потом вызвало горячий порыв, снова пронзивший все его тело. Дыхание у Олави перехватило, сердце готово было выскочить из груди. Он стремительно обвил руками тело девушки.

Анникки вспыхнула. Она не сопротивлялась, но спрятала лицо на плече у Олави.

Он прижимал ее к себе все крепче и, ощутив горячее биение ее крови, совсем потерял над собой власть. Он задыхался, его охватила жгучая мука, потребность сделать какое-то страстное движение, чтобы дыхание снова вернулось к нему. Еще крепче прижимая к себе девушку, он приподнял ее лицо.