Песнь молодости - [155]

— Тебе нужно закрепить успех с Ли Хуай-ин, — сказала Сюй Хуэй. — Нужно будет обратить внимание и на Ван Сяо-янь, при удобном случае вернуть ее на нашу сторону. Следует собрать как можно больше фактов, разоблачающих подлинное лицо Ван Чжуна. Лишь только так удастся изолировать эту шайку и нанести ей сокрушительный удар.

— Ты права! — крепко пожала ей руку Дао-цзин.

Глава тридцать вторая

Поздний вечер в начале декабря. В порывах холодного северного ветра кружатся бесчисленные снежинки. Безмолвные улицы и переулки покрыты сплошным белым ковром.

Дао-цзин при свете лампы что-то пишет. Рядом еле теплится печка. Вдруг в дверь раздается стук. Это Цзян Хуа. Он пришел, невзирая на пургу. Дао-цзин помогает ему отряхнуть снег и раздувает печку.

— Снег идет? Холодно? — спросила она, подавая чашку кипятку. Ее лицо озарилось радостной улыбкой. — Знаешь, Цзян, сегодня союз, наконец, создан и принято решение вступить в Ассоциацию студентов Бэйпина и Тяньцзиня.

Цзян Хуа подошел к огню, с улыбкой посмотрел на Дао-цзин и ничего не ответил, как будто все это уже было ему известно.

Дао-цзин возбужденно продолжала:

— Спасибо партии за то, что прислала к нам Сюй Хуэй. Ты не представляешь, как я обрадовалась встрече с ней! С ее приходом работа пошла гораздо лучше. Не знаю, как у других, а у нас с курсом на Единый антияпонский национальный фронт не так-то все гладко было. Даже члены партии кое-чего сначала не понимали. Думали, что временное объединение с гоминданом — капитуляция. Сейчас картина совсем иная: основная масса студентов сплочена, а реакционеры изолированы. Ван Сяо-янь на собрании сидела с опущенной головой, как побитая, не смея смотреть людям в глаза. У Юй-пин на глазах у девятисот студентов разоблачил обезьяну Ван Чжуна. Нам удалось достать его расписку в получении денег от гоминдановского горкома, и У Юй-пин при всех зачитал ее. Студенты были вне себя от гнева. Ругаясь на чем свет стоит, они выгнали его с собрания. Хорошие новости! Правда?

Дао-цзин перевела дух и, к своему удивлению, обнаружила, что каждый раз при встрече с этим молчаливым, но располагающим к себе человеком она становится более жизнерадостной и веселой. Почему с другими ей никогда не удается так разговаривать, как с ним? Дао-цзин смутилась от этой мысли и покраснела, по быстро взяла себя в руки.

— Цзян, извини, — спокойным тихим голосом сказала она, — ты, кажется, хотел мне что-то сказать?

Теперь смутился Цзян Хуа. Решиться? Или не стоит? Как быть? Он густо покраснел и стал торопливо потирать руки над огнем, пытаясь этим скрыть свое волнение. Ему двадцать девять лет. Он никогда еще не любил, за исключением одного раза, еще мальчишкой в школе. Но разве может сравниться его теперешнее чувство с тем, что было тогда! Сколько он сдерживал себя и откладывал решительную минуту объяснения! Больше ждать он не будет. Цзян Хуа поднял голову, осторожно сжал руку Дао-цзин и, сдерживая дрожь, тихо произнес:

— Я хотел спросить тебя… Мы с тобой теперь товарищи, но могут наши отношения быть не только товарищескими…

Дао-цзин не могла оторвать взора от светящегося любовью лица Цзян Хуа. Его глаза, в которых таились и любовь и страдание, сказали ей все. Догадки подтвердились. Радоваться? Печалиться? Быть счастливой? Дао-цзин не могла отдать себе отчета. Сердце стучало, голова пошла кругом, ноги подкосились… Этот сильный и давно уважаемый ею человек будет любимым? Но ведь тот, которого она страстно любила и в течение многих лет часто видела во сне, не Цзян Хуа…

Дао-цзин отбросила в сторону эти мысли. В самом деле: такой несгибаемый коммунист, как Цзян Хуа, достоин самой глубокой ее любви. Почему она должна отвергать человека, который давно любит ее?

Дао-цзин молча посмотрела на Цзян Хуа и с нежностью в голосе ответила:

— Могут, Цзян Хуа. Ты мне очень нравишься…

Цзян Хуа минуту неподвижно Смотрел на нее, потом неожиданно протянул свои сильные руки и обнял Дао-цзин.

Было поздно, но Цзян Хуа не собирался уходить.

— Тебе пора. Скоро час. Приходи завтра.

Лицо Цзян Хуа светилось счастьем. Он опять обнял Дао-цзин и с дрожью в голосе прошептал ей на ухо:

— Почему ты меня гонишь? Я не пойду…

Дао-цзин выскользнула от него и пошла к двери. Поведение Цзянь Хуа ее встревожило, и ей даже стало немного больно.

На улице все было покрыто чистым белым снегом: крыши, земля, деревья. Налетал холодный ветер. Дао-цзин остановилась в безлюдном дворике, ноги увязли в снегу. В эту счастливую минуту ей невольно стало грустно: она не могла забыть Лу Цзя-чуаня. Ей представились его ясные, глубокие глаза, мрачная тюрьма, перебитые ноги… Навернулись слезы.

Дао-цзин одолевали сложные и противоречивые чувства. Она постояла на морозе, думая, что свежий воздух освежит ее. Потом, вспомнив, что Цзян Хуа сидит один в комнате, заторопилась обратно.

— Ты… ты еще не ушел? Тогда… тогда оставайся… — Дао-цзин зарделась и спрятала лицо на его широкой груди.

На рассвете, когда снятся самые счастливые и сладкие сны, в дверь вдруг кто-то постучал тихо, но тревожно. Цзян Хуа и Дао-цзин мгновенно проснулись и соскочили с кровати, вглядываясь в предрассветную мглу.