Песнь Кали - [47]

– Взгляните,– приказал Чаттерджи, показывая направо, где стоял неимоверно красивый храм.– Храм Джаин. Очень интересный.

– Священники Джаин ни у кого не отнимают жизнь,– пояснила Амрита.– Когда они выходят из храма, то заставляют слуг подметать перед ними дорожку, чтобы не наступить по неосторожности на какое-нибудь насекомое.

– Они носят хирургические маски,– сказал Чаттерджи,– чтобы не проглотить нечаянно какое-нибудь живое существо.

– Они не моются,– добавил Кришна,– из уважения к бактериям, живущим у них на теле.

Я кивнул, подумав про себя, что Кришна, должно быть, особо чтит этот пункт из устава служителей Джаин. Под воздействием обычных уличных запахов Калькутты, вони нечистот и Кришны я начинал понемногу шалеть.

– Их религия запрещает им есть все, что является живым или некогда таковым было,– радостно сообщил Кришна.

– Минуточку,– не выдержал я.– Тогда им вообще ничего нельзя. Чем же они тогда питаются?

– Ага – Кришна улыбнулся.– Хороший вопрос! Мы ехали все дальше.

Дом Рабиндраната Тагора находится в Читпуре. Оставив машину в узком переулке, мы вошли через калитку в еще более узкий дворик и, прежде чем войти в двухэтажное здание, разулись в небольшой прихожей.

– Из уважения к памяти Тагора этот дом почитают как храм,– торжественно объявил Гупта.

Кришна скинул сандалии.

– У нас в стране каждый общественный памятник рано или поздно становится храмом,– засмеялся он.– В Варанаси правительство построило здание с рельефной картой Индии внутри, чтобы просвещать невежественных крестьян в области национальной географии. Теперь это священный храм. Я видел, как люди там молятся. Есть даже свой праздник. У рельефной карты!

– Потише,– бросил Чаттерджи.

Он повел нас по темной лестнице. В комнатах Тагора почти отсутствовала мебель, но стены были увешаны фотографиями и заставлены витринами, в которых можно было увидеть все – от подлинных рукописей, которые, по-видимому, стоили целое состояние, до жестянок с любимым нюхательным табаком Мастера.

– Мы, кажется, одни,– заметила Амрита.

– О да,– подтвердил Гупта с улыбкой, делавшей его еще больше похожим на грызуна.– Музей обычно закрыт по воскресеньям. Нам предоставлена честь побывать здесь лишь благодаря особым договоренностям.

– Великолепно,– бросил я в пространство. Вдруг из динамиков на стене послышались записи высокого, писклявого голоса Тагора, читающего отрывки из своих стихотворений и напевающего некоторые из баллад.– Чудесно.

– Скоро должен появиться представитель М. Даса,– сказал Чаттерджи.

– Спешить некуда,– заметил я.

На стене висели большие полотна с написанными маслом картинами Тагора. Его стиль напомнил мне Н. С. Уайета – иллюстраторский вариант импрессионизма.

– Он получил Нобелевскую премию,– сказал Чаттерджи.

– Да.

– Он сочинил наш национальный гимн,– сообщил Гупта.

– Верно. Я просто забыл,– признался я.

– Он написал много великих пьес,– поведал Гупта.

– Он основал большой университет,– добавил Чаттерджи.

– Он умер вон там,– сказал Кришна.

Мы все остановились и проследили за направлением пальца Кришны. В углу было пусто, не считая нескольких сгустков пыли.

– Это было в 1941 году,– продолжал Кришна.– Старик умирал, угасая, как часы, в которых кончился завод. Здесь собрались несколько его учеников. Потом еще. И еще. Вскоре все комнаты заполнились людьми. Некоторые из них никогда даже не видели поэта.

Проходили дни. Старик умирал медленно. В конце концов началась вечеринка. Кто-то съездил в американский военный штаб… в городе уже были солдаты… и вернулся с кинопроектором и фильмами. Они смотрели Лорела и Харди, мультфильмы с Микки-Маусом. Старик лежал без сознания, всеми забытый в этом углу. Время от времени он выплывал из своего смертного сна, как всплывает на поверхность рыба. Представьте его замешательство! Он смотрел мимо спин своих друзей и голов незнакомцев и видел мелькающие изображения на стене.

– А здесь ручка, которой пользовался Тагор, создавая свои знаменитые пьесы,– громко сказал Чаттерджи, пытаясь отвлечь нас от Кришны.

– Он написал об этом поэму,– продолжал Кришна.– О том, как умирал под Лорела и Харди. Этими днями он и датировал свои стихотворения, зная, что каждое из них может стать последним Потом во время коротких выходов из комы он стал подписывать и час. Исчез его сентиментальный оптимизм Ушло мягкое bonhomie [3], которым отмечены столь многие из его популярных произведений. Поскольку, как вы сами понимаете, теперь между стихами он видел перед собой темный лик смерти. Он был напуганным стариком. Но эти стихи… ах, мистер Лузак… эти последние стихи прекрасны. И болезненны. Как его смерть. Тагор всматривался в изображения на стене и задавался вопросами: «Неужели мы все – лишь иллюзии? Недолговечные тени, брошенные на стену ради досужего развлечения скучающих богов? И это все?» А потом он умер. Прямо там. В углу.

– Пойдемте дальше,– бросил Гупта. – Там гораздо больше интересного.

Там и впрямь было на что посмотреть. Фотографии друзей и современников Тагора, в том числе портреты с автографами Эйнштейна, Дк. Б. Шоу и очень молодого Уилла Дюрана.

– Мастер оказал сильное влияние на мистера У. Б. Йейтса,– сказал Чаттерджи.– Знаете ли вы, что «грубое животное» из «Второго пришествия» – лев с человеческой головой – был списан с присланного Тагором Йейтсу описания пятого воплощения Вишну?