Песнь Хомейны - [32]

Только однажды - единожды в жизни - я целовал ее, и в таких обстоятельствах, когда она могла счесть это простой благодарностью. Это и было благодарностью - но не только. И уже тогда, когда она спасла меня из атвийского плена, Аликс была связана с Дунканом. Более того - она носила его ребенка.

Теперь же в моих чувствах к Аликс не было ничего от благодарности - она не могла ошибиться в этом. За пять лет я часто думал о ней, жалел о том, чего не было между нами - и теперь не мог скрыть своих чувств.

Но между нами по-прежнему был Дункан.

Я отпустил Аликс - хотя видят боги, менее всего сейчас хотел этого.

Она осталась стоять рядом - безмолвная, раскрасневшаяся, но ее глаза были спокойными. Она знала меня лучше, чем я сам знал себя.

- Что ж, это ты уже получил, ничего не поделаешь, - тихо проговорила она, - но не больше.

- Ты боишься того, что может возникнуть между нами после такого начала?

Она коротко покачала головой:

- Между нами ничего не может быть. Здесь… ничего нет, - коснулась груди слева. Взгляд ее был тверд и спокоен. Я едва не рассмеялся. Какая разительная перемена! Она научилась понимать, научилась сочувствовать - она знала себе цену. Юной девушки, которая боялась чувств и плотского влечения, больше не было: передо мной стояла женщина и мать.

- Я думал о тебе. Все эти годы в изгнании, все ночи…

- Я знаю, - ее голос не дрогнул. - Если бы ты был Дунканом, я бы чувствовала то же. Но ты не Дункан - ты никогда не был и не будешь им никогда.

Ты есть ты. Да, верно, для меня ты - особенный, но для большего время уже давно прошло. Когда-то, может, это было возможно… но не теперь.

Я глубоко вздохнул и попытался вернуть себе самообладание:

- Я не хотел… я вовсе не хотел этого делать. Я только хотел поприветствовать тебя. Но, похоже, отпустить тебя сейчас мне не легче, чем когда бы то ни было, - я суховато улыбнулся. - Не каждый мужчина сделал бы такое признание женщине, которой он безразличен.

Аликс улыбнулась:

- Финн сказал почти то же самое. И его приветствие было… похоже на твое.

- А Дункан?

- Дункана в это время не было. Он ведь не бесчувственный человек.

- И никогда не был бесчувственным, - я вздохнул и поскреб подбородок. - Ну ладно, поговорили - и будет. Как видишь, я пришел, чтобы вымыться.

- Прекрасно.

Глаза Аликс снова лучились теплым янтарным светом - удивительно красивые глаза, что-то среднее между желтыми глазами Чэйсули и карими - хомэйнов, для меня - вдвое прекраснее и тех, и других.

- Сомневаюсь, что еще хотя бы минуту могла бы терпеть твою вонь, - Аликс повернулась к очагу, чтобы подбросить дров в огонь, потом оглянулась на меня через плечо. - Может, ты нальешь в бочку воды?

И тут она вспыхнула, словно вдруг вспомнив, что я - королевской крови, а значит, выше столь низменных забот.

Я усмехнулся:

- И воды принесу, и бочку возьму сам. Ты забыла? Я же все эти годы провел с Финном. И я вовсе не тот человек, которого ты знала пять лет назад.

И, прихватив тяжелую кадку, я вышел. Торрин сидел на краю колодца, покуривая глиняную трубочку. Увидев меня он поднял кустистые брови:

- Я хотел предупредить тебя, что она там, - сказал он, выпустив кольцо дыма. Я хмыкнул, вытаскивая бадью:

- Я и не думал, что мои чувства так заметны всем.

- Мне - да, - Торрин поднялся, придержал бадью и выплеснул воду в кадку. Она была так молода, когда ты встретил ее впервые… Она еще ничего не знала о своем наследии, о своей крови… А потом появился Дункан.

Это имя легло мне камнем на сердце.

- Да… он был умнее меня. Он видел, чего хочет - и взял это - Добился этого, - тихо поправил меня Торрин.

- Господин мой… если ты хочешь отвоевать ее у него, лучше хорошо подумай сперва. Я был ее отцом семнадцать лет Даже теперь я отношусь к ней как к своей дочери. Я не позволю никому причинить ей боль или отнять у нее радость, - он поставил пустое ведро и прямо взглянул мне в глаза. Я подумал, что так же, должно быть, некогда он смотрел в глаза моему дяде.

- Ты Мухаар и можешь делать все что угодно - даже с Чэйсули. Но, думаю, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не совершить такой ошибки.

Большую часть моей жизни я не знал отказа ни в чем - я получал то, что хотел. Женщин тоже. Аликс я потерял прежде, чем понял, как она нужна мне и как желанна. И теперь, поняв это, я знал, как больно терять. Как больно проигрывать.

Особенно - Дункану.

Аликс вышла на порог беленого домика, крытого черепицей.

- Я развела огонь.

Вокруг ее шеи обвивалось ожерелье - золотой ястреб, раскинувший крылья, разинувший клюв, сжимавший в когтях темно-медовый янтарь. Ожерелье лиир.

Свадебный подарок Чэйсули. Подарок, который сделал ей Дункан.

Я втащил бадью в дом и повесил ее на железном крюке над очагом, уселся на табурет, спиной ощущая каждое движение Аликс, глядя в огонь. Она снова занялась своим тестом.

- Когда ты пришла? - наконец спросил я.

- Восемь дней назад. Нас привел сюда Финн, - ее лицо озарилось теплой ясной улыбкой.

- Он тоже вернулся? - мне сразу как-то полегчало.

- Он привел нас с севера.

В ее волосах поблескивали, отражая солнечные лучи, серебряные шпильки и заколки - в такт движениям, и в такт движениям колыхались складки темно-зеленого, цвета мха, платья. Поверх платья была надета длинная, доходящая до колен, безрукавка из овечьей шкуры шерстью внутрь, окрашенная в светло-желтый пастельный цвет и отделанная ярко-зеленым, на талии она была стянута поясом темно-коричневой кожи с золотой пряжкой. И одежда ее, и украшения были не хомэйнской работы - творением рук Чэйсули. И сама она была - Чэйсули.