Пески Марса. Остров дельфинов - [28]

Простите, я выйду на минутку.

Он вышел и сразу вернулся.

– Вот Айрин, – сказал он, тщетно стараясь скрыть гордость.

Он представил ее по очереди всем гостям, последнему – Джимми. Айрин посмотрела на него и мило улыбнулась.

– Кажется, мы уже знакомы, – сказала она.

Джимми еще сильней покраснел, но не струсил и улыбнулся в ответ.

– А как же, – ответил он.

Какой же он дурак! Угадать было так легко. Если б он хоть немного подумал, он бы понял, кто она такая. На Марсе мог нарушать правила только один человек – тот, кто их устанавливал. Джимми слышал, что у Главного есть дочка, но никак не связывал эти два факта. Сейчас все сошлось: когда Хэдфилд с женой собрались на Марс, они включили в контракт условие, что привезут с собой единственного ребенка. Никому другому не разрешили бы этого.

Обед был замечательный, но на Джимми зря переводили еду. Нельзя сказать, что он потерял аппетит, но ел он рассеянно. Он сидел в конце стола, и, чтобы видеть Айрин, ему приходилось весьма невежливо выворачивать шею. Когда обед кончился и все пошли пить кофе, он с облегчением вздохнул. Другие домочадцы Хэдфилда уже ждали гостей – две красивые сиамские кошки заняли лучшие места и смотрели на вошедших.

Айрин сказала, что их зовут Топаз и Бирюза, и Гибсон, который любил кошек, стал с ними играть.

– А вы любите кошек? – спросила Айрин у Джимми.

– Очень, – сказал Джимми, хотя терпеть их не мог. – Они тут давно?

– Почти год. Подумайте только, это единственные животные на Марсе!

Интересно, нравится им тут?

– А их не избалуют?

– Они слишком независимы. Мне кажется, они никого не любят, даже папу, хотя он думает иначе.

Джимми ловко перевел разговор на более личные темы; но всякий, кроме него, заметил бы, что Айрин шла все время на шаг впереди.

Оказалось, что она работает в вычислительном центре, знает почти все, что делается в управлении, и надеется когда-нибудь занять там важный пост. Джимми подозревал, что положение отца ей поможет. Однако были тут и некоторые неудобства – в Порт-Лоуэлле царила истинная демократия.

Нелегко было заставить Айрин говорить о Марсе. Ей хотелось послушать о Земле. Она уехала оттуда очень маленькой, и родная планета успела стать для нее сном. Джимми из кожи лез, только бы ей было интересно. Он рассказывал о больших городах, о горах, о синем небе, реках и радугах – обо всем, чего не было на Марсе. И чем он дальше говорил, тем больше подпадал под власть смеющихся глаз Айрин. Другого слова не найдешь – все время казалось, что она знает какую-то смешную тайну. А может, она смеется над ним? Эх, в сущности, все равно!

Говорят, что в таких случаях скован язык. Какая чепуха! Он никогда в жизни не говорил так складно.

Тут он заметил, что все молчат и смотрят на них обоих.

– М-да… – сказал Главный. – Если вы кончили, пойдемте. Через десять минут концерт.

Как все любительские представления, концерт был и хорош и плох.

Музыкальные номера были превосходны, одна певица – на самом высшем земном уровне. У нее было прекрасное меццо-сопрано, и Гибсон не удивился, когда прочитал в программе: «…бывшая солистка Королевской Ковент-Гарденской оперы».

После этого показывали пьесу, где несчастную героиню долго мучил старомодный негодяй. Публика осталась довольна, кричала в нужных местах и много аплодировала.

Затем выступил замечательный чревовещатель, но Гибсон заметил, что в куклу вмонтирован радиоприемник. Правда, конферансье впоследствии честно в этом признался.

Его сменил скетч из марсианской жизни, однако в нем было так много местных намеков, что Гибсон понял далеко не все. Злоключения главных персонажей – например, запарившегося чиновника, похожего на Уиттэкера, – вызвали смех. Но все просто покатились с хохоту, когда появилась причудливая личность с записной книжкой и стала задавать дурацкие вопросы, записывать их, ронять книжку и щелкать камерой направо и налево. Гибсон не сразу понял, в чем дело, а когда понял – побагровел, но решил, что ему остается одно, и захохотал громче всех.

В конце все запели хором. Нельзя сказать, чтоб Гибсон восхищался этим видом искусства. Хотя сейчас песня ему неожиданно понравилась, он даже попытался подпевать; и вдруг презренная сентиментальность нахлынула на него. Он замолчал – один в этом зале – и целую минуту не понимал, что с ним такое.

Вокруг сидели женщины и мужчины, у которых было дело, общая цель.

Каждый из них знал, что нужен. Они изведали чувство свершения, мало кому знакомое на Земле, где все цели давно достигнуты; и чувство это становилось особенно острым оттого, что Порт-Лоуэлл такой маленький и все друг друга знают.

Конечно, такие хорошие вещи долго продолжаться не могут. Колония вырастет, и дух первооткрывателей исчезнет. Все разрастется, войдет в норму. Но сейчас это было здорово. Хорошо почувствовать такое хоть раз в жизни! Гибсон знал, что все вокруг ощущают это постоянно, но сам он не мог. Он был сторонним наблюдателем – он всегда предпочитал эту роль. Но сейчас ему хотелось, если еще не поздно, стать участником игры.

Вероятно, именно тогда изменил Земле Мартин Гибсон. Никто об этом не узнал. Даже те, кто сидел рядом с ним, заметили только, что он замолчал, а потом с удвоенным пылом присоединился к хору.