Пёсий остров - [83]

Это не блокноты.

Это паспорта.

Их, должно быть, здесь больше сотни. Американские орлы на темно-синем. Темно-красные итальянские с золотой звездой. Японские, с императорской хризантемой. Вилли открывает один из паспортов и видит чье-то лицо. В лунном свете трудно разобрать имя.

— Их было так много, — произносит старик. — Они были мне родными. Я был их штурманом. Потом я стал королем этого острова. А теперь меня все покинули. Ты — мой последний друг. И ты — моя погибель.

— Где они теперь? — спрашивает русалка, чувствуя себя как никогда раньше чужой на суше.

— Некоторых я отравил, — говорит Штурман, сражаясь с зыбучими песками, поглощающими сознание. — Я был совсем один. Потом стали появляться серферы. Такие, что приезжают на один день, знаешь? Туристы. Я превратил их в семью. В свою родню.

Остатки его лица расползаются в улыбке при воспоминании.

— Нам было хорошо здесь вместе, — добавляет он.

Его брови вздрагивают, и он хмурится. Крохотные лоснящиеся песчинки покрывают лепестки роз. — Пока они не оступились. Они все оступились.

— Как мне тебе помочь? — спрашивает Вилли, все еще сжимая в руках бумажные души мертвых людей.

Штурман шарит в карманах своих штанов. Обожженные пальцы вытаскивают бархатный мешочек размером с теннисный мяч. Он протягивает его девушке.

— Я не хочу больше их видеть, — говорит он. — Забери их с собой. Их свет ослеплял всех, кто приходил ко мне на этот остров.

Вилли достает один алмаз. Даже луне становится завидно, и она прогоняет облака, чтобы взглянуть на его холодный блеск.

Старик протягивает к ней изувеченные руки.

— А теперь забери мою боль.

Русалка медлит, глядя на дуло пистолета, которым он размахивает. Она не успевает ответить, как старик меняется в лице. Его вера в посланников свыше исчезает вместе с ночным туманом. Он видит перед собой не ангела-мстителя с небес, а тощую бледную девицу с черными, как обратная сторона луны, глазами.

— Ты не ангел смерти, — произносит он голосом разочарованного ребенка.

— Раньше я им была, — отвечает девушка в черной футболке. Она смотрит за плечи старика. Ей нужно всего три секунды, прежде чем он проделает в ней дырку.

Щелчок затвора! Но Вилли уже бежит прочь, вниз по песчаной тропинке, сжимая в одной руке бархатный мешочек, а в другой пачку паспортов. Когда звучит первый выстрел, она вспоминает чувство, посетившее ее на дне океана. Только ты и я, думает она, обращаясь к неведомой сущности, вернувшей ее к жизни, чувствуя себя снова под водой, двигаясь быстро и без усилий. Даже раненая нога не мешает.

Штурман кричит и изрыгает проклятия за ее спиной, но Вилли знает, что его пули бессильны. Русалки умирают, только когда сами решат, что пришло время. Она доберется до лодки и постарается сломать якорную цепь. И уйдет в открытое море.

На сердце у нее светло, как будто алмазы озаряют ей путь.

Якоб

Луна накрывает самолет белым холодом. Его нос теперь указывает на тайную тюрьму Штурмана, как стрела. В покосившейся постройке на краю взлетной полосы скрываются не только сгнившие дрова. Из травы торчат две железных трубы, напоминающие ворота для крикета.

— Не суди Эмерсона слишком строго, — шепчет Селеста Якобу, когда они подходят к поляне. Она тоже сорвала с себя красную рубашку и осталась в грязном лифчике и шортах.

— Как вы сюда попали? — спрашивает Якоб.

Селеста кусает губу и опускает растрепанную голову.

— Это была моя идея добраться сюда и покататься на досках. Этот старик что-то подлил в наши напитки и запер здесь мою сестру.

Селеста замедляет шаг, приближаясь к железным трубам, которые сверху загибаются как шнорхели подводной лодки.

— Я думал, что ты немая.

Якоб оглядывается на тропинку. Слабое оранжевое свечение сочится сквозь заросли.

— Нас было не трое, а четверо, — говорит Селеста, направляясь к разваленному складу. — Штурман убил его на моих глазах. Просто для устрашения. Его звали Алекс, он был моим бойфрендом. Этот гад заставлял нас носить рубашки погибшего экипажа. Дескать, униформа, — она сплевывает слова, словно битое стекло. — О чем мне после этого было разговаривать?

Якоб хочет выразить ей соболезнования, но молчит. Потому что здесь, на Острове потерянных душ, значение имеют только действия. Он смотрит, как Селеста проходит вдоль склада, а затем останавливается и убирает длинными руками заросли и мусор, который, кажется, лежал здесь десятилетиями. Но на Пёсьем острове надо быть очень внимательным. Якоб садится на корточки и видит потайной ход, ведущий вниз, где блестит железная крыша.

— Подземный склад топлива, — объясняет Селеста. — По крайней мере, Штурман так говорил. Почтовые самолеты не летают сюда больше двадцати лет. Все топливо испарилось. Но однажды он испугался, что мы с Эмерсоном вытащим мою сестру из тюрьмы, и ножовкой отпилил крылья.

Пауза, затем она кивает на стальную дверь внизу:

— Я пыталась ее вскрыть раза четыре. Каждый раз он меня ловил, и я после этого по неделе не ела.

Она не рассказывает ему, каким было наказание за ту записку. Этого никто никогда не узнает.

Якоб медленно спускается по бетонным ступеням и отодвигает в сторону лист фанеры. Перед ним оказывается другой кусок хлама, с надписью «aruba», и Якоб понимает, что это крыло самолета. Штурман хорошо постарался, чтобы все скрыть. Из середины двери выступает тяжелая ручка, как на подводной лодке.