Песий бунт - [37]
– Откуда этот голос?
– Сие не ведомо никому – подал голос один из пойманных, испитой мужик с видом попа-расстриги – за грехи наши тяжкие божья кара на нас сошла в виде зверей апокалипсиса…. Пострадаем мы за грехи наших братьев и сестер, может, жизнь во всем мире легче станет…
– Ты что? – Взвился в темноте еще один, с чертами лица настолько невнятными, что и описать их невозможно – какой-то однообразно раздутый мешок – я ни за чьи грехи не хочу отвечать. Мне своих хватает… что то я буду еще за чьи-то грехи отвечать? Не буду я ни за чьи грехи…
– Ну, заладил – добродушно пробасил Расстрига. – а кто тебя будет спрашивать – хочешь ты или не хочешь? Возьмут за рога и заставят. Сколько ты лет прожил на белом свете?
– Ну, тридцать шесть – не очень уверенно ответил Опухший.
– И что за эти тридцать шесть лет ты сделал хорошего?
– А почему я должен делать что-то хорошее? Кто мне сделал что хорошее? Почему я должен делать что то хорошее?
Доводы Опухшего были несколько однообразны, но Расстригу это не смущало.
– Потому что погрязнешь в злобе и пороке и вся твоя жизнь станет одним сплошным кошмаром… Только и будешь думать, как бы кому отомстить и как бы тебе не отомстили. И спать из – за этого не сможешь, и есть тебе не захочется, и пить.
– Ну уж нет – глумливо усмехнулся Опухший – вот пить мне никогда не расхочется….
– Все в руках Божьих… вот думал ты когда – нибудь, что собаки, бессловесные и верные твари, будут нам диктовать условия?
– Нет – помотал щеками Опухший. Он вообще ни о чем не думал – за исключением пьянки или опохмелки.
– Вот и никто не думал. А оказалось, что они ничуть не хуже нас…все в руках Божьих.
Но Умнику такой расклад был не по душе – он с легким омерзением поглядел на своих товарищей по несчастью, поднялся, потянулся во весь свой не маленький рост (так что в тишине раздался хрусть суставов) и сказал.
– Я давил этих тварей, давлю и буду давить. И ни одна сволочь не заставит меня под ихними лапами пахать… я венец творения, правильно, поп? А поскольку я венец творения, то мне и решать, кто на это земле жить будет, а кто – нет.
– Очень плохо… – острое лицо Расстриги казалось в свете костра вырезанным из красного дерева – очень плохо, что ты так думаешь. Они ничуть не хуже нас с тобой, даже лучше, поскольку выбора им природа не оставила. Они могут делать только то, что им диктует инстинкт, и не больше. На них нет греха. Грех есть на нас.
– Первородный, что ли? – постепенно закипая, спросил Умник. – я не просил меня рожать, так почему же я греховным оказался?
– Греха первородства тоже нет. Есть грех выбора, и вот от этого нам никуда не деться.
– Почему? – Умник, сам того не желая, оказался втянутым в беседу – и при этом раздражение его становилось все меньше и меньше. Расстрига не давал отражения – на него можно были кричать, махать кулаками и все впустую.
– И бога в себе мы ежедневно убиваем. Каждый день мы совершаем не один грех, и даже не несколько… десятки. И даже не задумываемся об этом.
– Сейчас бы водочки – мечтательно произнес Опухший, и Расстрига посмотрел на него с грустью. А потом посоветовал.
– У меня на рясе веревка еще достаточно крепкая – так ты ее возьми. Зачем столько лет мучиться? Быстро и хорошо можно эти дела решить. Все равно потом в ад попадешь и будешь вечно мучиться.
– Ты про что? – уставился на него еле видимыми щелками Опухший – ты про что намекаешь? Это самое, что ли? Удавиться?
– Ага. – невозмутимо ответил Расстрига. – Повеситься.
Вместо ответа Опухший, двигая задом по бревну, на котором они сидели, подполз вплотную к Умнику и прошипел.
– Писец нашему попу настал. Крыша поехала. Я хотел просто водочки выпить, а он мне повеситься предложил. Я бля буду, все они такие ненормальные. Слушай, а может, связать его на хрен, а? Может, он убьет нас сейчас? Скажет – не хочешь вешаться, так я тебе помогу, все равно тебе в аду гореть? Давай свяжем?
Умник, морщась от запаха, долетавшего до него вместе со словами, отодвинул Опухшего рукой.
– Не мельтеши. Расстрига, а ты что хотел сказать, что-то я не въезжаю?
– Все очень просто – Расстрига с легкой улыбкой наблюдал за волнением Опухшего и был, как всегда, спокоен – все очень просто. Бог нам дал тело и венец творения – мозг. Любой алкоголь уничтожает в первую очередь мозг, что ведет к деградации, моральной смерти. Сначала моральной, что гораздо страшнее, а потом и материальной, физической. Понятно? Это тоже самоубийство, но только растянутое во времени. Это такой же грех, как и самоубийство быстрое. Так зачем время терять?
Умник усмехнулся. Потом поскреб с жестяным звуком щетинистую щеку и сказал.
– Молодец, расстрига, проняло. Проняло бы меня, говорю, если бы я был верующим. А так – не канает. В общем, чувак, ты давай, толкай свои идеи вот им, а я пока попытаюсь отсюда сдриснуть.
Расстрига пожал плечами, Опухший схватился за голову – оставаться один на один с безумным попом и спящим сном младенца Кекликом ему было страшно. Этот страх почувствовал Умник и посоветовал.
– Не боись, чудило. Он же поп, хоть и расстрига. Ему религия запрещает людей убивать. Даже собак и тех он мочить не может, слабак.
…Запоздалый смотрел на него беспомощно, часто смаргивая слезы, но не противился и прошаркал до кабинета, и уселся в кресло, и невидяще уставился экран…– Ну, читай… вот это читай…Запоздалый шевелил губами, повторяя чернеющие на экране столбцы строк…– Хорошие стихи… чьи это?– Да твои же!! Ты сам говорил – запаздывал я всегда, вот я тебе псевдоним и придумал – Запоздалый… ты не в обиде?– Запоздалый? – горько усмехнулся старик, который смог взять себя в руки и, кажется, даже протрезветь… – да, Запоздалый… лучше и не скажешь… мои стихи, говоришь? Правда, похоже… только очень ранние… что-то у меня там такое было…да, было…а может, и не мои…
Это не анекдоты. Все, что здесь описано, произошло в реальности с моими друзьями и знакомыми.
Как выбрать и воспитать собаку. Как ее обучить. Об основных мифах и ошибках кинологии рассказывается в этой книге.
Он входит в нашу жизнь под маской друга; он говорит, что вливает красноречие в уста молчунам, дает решительность робким и заразительную веселость стеснительным, он заставляет забыть про кривые зубы, спелые прыщи, сияющие лысины, впалые груди рыхлый жир. Он развязывает руки, языки и дарит предприимчивость при любовных свиданиях; он развеивает приступы вечерней печали и заставляет играть более яркими красками утреннюю бодрость. Он помогает творцам творить, подстегивая воображение. Он помогает молодежи приобщиться к взрослому миру…И он, ненасытный, ежедневно требует новых жертв, и невинных пока людей продолжают вести к нему на заклание…Никто не видит себя деградировавшим существом, от резкой вони которого шарахаются даже собаки – когда под одобрительными взглядами рабов принимают первую рюмку из многих последующих.
В недалёком будущем на фоне глобальных мировых проблем человечество сумело объединиться ради выживания. Построенное на этом новое информационно свободное общество позволило, наконец, всерьёз заняться освоением космоса. Вскоре мы наткнулись на инопланетное сооружение, которое посчитали по началу сломанной машиной времени. Но это только одна функция. И я распробовала её, но и не только. Попала в далёкое будущее, чуть не была убита, но выжила. К сожалению, в этом будущем ждут одни потрясения. Люди стали повсеместно меняться телами.
Нет ничего удивительного в том, что события и явления, происходящие вокруг нас, мы воспринимаем такими, какими нам настоятельно рекомендовано видеть их определённым кругом условно уважаемых господ и дам. Но со стремительным изменением земного мира, наверное, в лучшую сторону подавляющему большинству даже заблуждающихся, некомпетентных людей планеты уже не удаётся воспринимать желаемое в качестве явного, действительного. Относительно скрытая реальность неотвратимо становится текущей и уже далеко не конструктивной, нежелательной.
Рассказ о жизни и мечтах космонавтов, находящихся на Международной космической станции и переживающих за свой дом, Родину и Планету.
Третья часть книги. ГГ ждут и враги и интриги. Он повзрослел, проблем добавилось, а вот соратников практически не осталось.
Болотистая Прорва отделяет селение, где живут мужчины от женского посёлка. Но раз в год мужчины, презирая опасность, бегут на другой берег.
После нескольких волн эпидемий, экономических кризисов, голодных бунтов, войн, развалов когда-то могучих государств уцелели самые стойкие – те, в чьей коллективной памяти ещё звучит скрежет разбитых танковых гусениц…