Пешки Хаоса - [3]

Согласно Мудрости Сновидцев, звезды в Великом Скоплении были солнцами, и вокруг них вращались другие миры. Дафан сомневался в этом. Звезды, похожие на светлячков в ночном небе — как они могут быть солнцами? Если они действительно были далекими солнцами, подобными великому светилу в небе над его головой, почему же столько странных и необычных оттенков в ночном сумраке? Мудрость Сновидцев, несомненно, мудра, но в последнее время Дафан начал задумываться, умели ли его предки отличать ее от просто снов, которые могли быть у каждого человека.

Конечно, он держал такие мысли при себе. Было бы крайне не мудро сомневаться в Мудрости, к которой с уважением относились даже Повелители Шабашей.

Когда он, наконец, осознал, что он видит, рука, которой он защищал глаза от солнца, начала дрожать. Предчувствие или нет, тошнота в животе действительно была предупреждением.

Клубы пыли не были подняты какой-то странной бурей, не были они порождены и землетрясением. Они, как и все прочие клубы пыли, были подняты путешественниками — но эти пришельцы ехали не на лошадях или камулах. У них были машины.

Рассказы путешественников о чудесных машинах Калазендры были совсем не то же самое, что легенды о времени до появления людей в мире или в дальних пределах Великого Скопления. Рассказы о могучих машинах, способных пересекать пустыни, появились самое большее лишь несколько поколений назад, и были те люди, из-за которых возникли эти рассказы, первой волной пришельцев или же второй, мало кто сомневался, что они были пришельцами. Раньше эти люди никогда не появлялись в Янтарной Пустоши, но теперь они пересекали ее, и все слухи и рассказы о них совпадали в одном — что если эти пришельцы явятся сюда, они прибудут не как торговцы, и уж точно не как друзья.

Дафан был страшно испуган, но он знал, что должен преодолеть этот ужас. Ему было пятнадцать лет, и одна вещь пугала его больше, чем все остальное — что другие не будут принимать его всерьез, считая еще ребенком. Он был уже взрослым, и должен действовать как взрослый. Да, он мог проявить страх, но лишь если это страх, порожденный тревогой за других, а не парализующий ужас от мысли о том, что может случиться с ним. Да, он мог убежать, но не просто убежать, крича и плача от страха. Он должен бежать к деревне, размахивая руками, чтобы никто не заметил, что они дрожат, и закричать, предупреждая об опасности, ясным и громким голосом.

Он повернулся и побежал в западном направлении, обратно к деревне, размахивая руками и крича об опасности, голосом, который был громким даже без впадения в истерику. То, что он двигался, помогло ему преобразовать энергию страха в адекватное действие, а не выражать страх по-детски.

Хотя путешественники, которые иногда проезжали через деревню, называли ее Одиенн, для Дафана и всех остальных ее жителей это была просто «деревня», так же как мир был просто «миром». Это было место, где жил он, и все остальные, кого он знал. Дафан думал, что он всю свою жизнь будет жить тут, станет ремесленником: плотником, может быть, кровельщиком или даже пекарем. Его отец давно умер, не успев научить его никакому ремеслу, и Дафан помогал всем и при этом не был ничьим учеником. Но деревня заботилась о своих, и вскоре для него нашлось бы постоянное место. Сейчас же, совершенно внезапно, ему пришлось столкнуться с возможностью того, что все его планы на жизнь окажутся перечеркнуты, и деревня будет обращена в руины еще до заката.

У него были все основания испытывать страх. Разве это не самое ужасное, что может произойти?

— Империум! — закричал он, сбегая по склону холма к проулку между фермой Неграма и кузницей. — Империум идет!

Дафан не очень представлял себе, что такое Империум, но с детства его учили, что Империум — главный враг, и худшее, что может случиться с его деревней и всей Гульзакандрой — нашествие Империума. Его также учили, что он сразу узнает нашествие Империума, потому что имперские войска придут на машинах. В его воображение это стало таким страшным, что он всегда представлял себе, как эти машины нахлынут тысячами, а управлять ими будут гиганты в два человеческих роста. Тот факт, что на самом деле машин оказалось гораздо меньше, уже не имел значения.

Просто произнесение вслух зловещего слова «Империум», казалось, делало страшную угрозу реальной, и от одного его звучания на глазах Дафана выступили слезы.

— Империум! — взвыл он, изо всех сил пытаясь обратить пожирающий его страх в яростный гнев. — Имперские машины едут по пустоши! Они будут здесь меньше чем за час!

Его крики мгновенно привлекли внимание, когда он бежал мимо кузницы и хижины кузнеца к домам с соломенными крышами вдоль дороги к деревенской площади. Кузнец, должно быть, был в конюшнях за кузницей, потому что его топка не горела, как не было огня и в печах для обжига, на которых обжигали горшки. Большинство людей, выскочивших на крик из маленьких домов, были женщины и дети, потому что мужчины в основном работали в полях, но когда Дафан подбежал ближе к площади, где дома были не из глины, а из дерева, с плотными бревенчатыми крышами, ремесленники побросали свои инструменты и побежали за женщинами. Плотник Каборн и пекарь Релф пробежали мимо Дафана, очевидно, намереваясь убедиться, правда ли то, что он видел — имперские войска, но не выразили сомнений в словах Дафана, позволив ему бежать дальше, выкрикивая страшное предостережение.