Пещера у Мертвого моря - [21]

Халил тяжело вздохнул, когда перед его носом привратник захлопнул ворота. Сириец клялся Юсуфу и его брату, что это просто недоразумение, что оно обязательно выяснится, как только вернется святой отец. Но рассерженные бедуины, произнеся обычные в подобных случаях слова, направились по раскаленной солнцем площади к Суэкат-Алан, которую Халил привык называть улицей Давида.

Халил же в отчаянии остался у ворот монастыря и снова принялся стучать.

Тем временем бедуины расположились на отдых в тени Баб эль-Халиб, или Яффских ворот. Случай, нередко благосклонный к тем, кто его не ждет, свел их с седым умным купцом-евреем. Ему показалось, что у бедуинов какое-то дело — не то хотят что-то купить, не то продать. За спрос денег не берут, и он, зная, что хорошие сделки иногда совершаются самым необычным образом, поинтересовался, куда держат путь незнакомцы.

Те тотчас поняли, что перед ними еврей, и, вспомнив слова сирийского священника, рассказали ему, что в пещере, среди пустыни, нашли еврейские древности и не прочь их продать, если им хорошо заплатят. Старик насторожился. Они отошли в безлюдный из-за полуденного зноя закоулок у садовой стены армянского монастыря. Бедуины вытащили свои свитки и развернули один из них. Торговец посмотрел на буквы, прочел одну строчку, другую, пощупал кожу, потрогал ее… В самом деле, еврейские древности!

Как жаль, что у него деловое свидание и что им никак нельзя пренебречь! Синица в руках лучше соловья в лесу… Маленькое, но верное дело нельзя упускать ради, может быть, и крупного, но неопределенного. К тому же у него с собой очень мало денег.

— Гм, недурно, совсем недурно, сколько у вас таких свитков?

— Три, — Юсуф строго взглянул на своего брата.

— Ага, ну, скажем, тридцать фунтов.

— Ничего, — сказал Юсуф, — об этом стоит потолковать. Правда, я рассчитывал на пятьдесят, но, как говорится, мы могли бы сойтись в цене, если каждый немного уступит. Хватит у тебя денег?

— С собой нет, придется пойти ко мне. Но сейчас у меня нет ни минуты свободной, я и так уже опаздываю. Повторяю, я дам вам, не глядя, тридцать фунтов. Мы же порядочные люди, не правда ли? Приходите через два часа, т. е. когда часы пробьют четыре, в мою лавку. Яффа-роуд номер Вы умеете различать номера?

— Само собой, — с гордостью ответил Юсуф. — Мы придем. Жди нас и приготовь деньги, но немного больше, чем ты сказал.

Юсуф с удовольствием подумал, как обрадуется Мухаммед, когда отец вернется с такой суммой. Бедуины лениво побрели обратно к Яффским воротам и там столкнулись с Кандо, который разыскивал их и уже совсем отчаялся. Бедуины пожали плечами. Сделка была уже почти завершена, и они не видели оснований, почему бы им не утереть носа вифлеемцу.

Тридцать фунтов вместо жалких десяти или одиннадцати, если считать задаток! Услышав это, Халил побледнел, несмотря на жаркий день и перенесенные волнения. Но не будем к нему несправедливы: он изменился в лице не только потому, что от него уплывала хорошая сделка, не только потому, что боялся гнева митрополита, который неизбежно разразился бы, если бы тому не достались таинственные и, по-видимому, желанные свитки… Вовсе нет! Кандо взволновали главным образом события в городе, о которых он узнал, пока стоял у ворот монастыря, от проходивших мимо знакомых.

— Несчастные, — вскричал Халил, — хорошо, что я вас встретил. Бог или Аллах спас вас в последнюю минуту. Вы живете в пустыне и не знаете, что творится здесь, в Эль-Кудсе!

И он подробно, не жалея красок, поведал им о положении в городе.

— Пламя ненависти иудеев к сынам Аллаха разгорелось! Вас хотят заманить в западню, будут пытать и мучить, зарежут, убьют! Вы не знаете, что Яффа-роуд находится в еврейской части нового города и, как слепые, бросаетесь в западню, польстившись на приманку в тридцать фунтов, чтобы никогда больше не увидеть своих палаток, жен и детей. А потом, разве я не говорил тебе насчет законов о древностях, а, Юсуф?

Неисповедима воля случая, против которой бессильны людские старания. В эту самую минуту защелкали выстрелы, сухо залаял автомат у Дамасских ворот. И бедуины поверили всему, что им рассказывал Халил. Не сделав покупок, они вместе с сирийцем бежали из священного города, утратившего свою святость. По дороге в Вифлеем Кандо удалось уговорить бедуинов оставить ему все пять свитков [43].

Но даже хитрец Халил не догадывался, что у третьего бедуина было с собой еще три свитка.

На следующее утро, во вторник, Халил Искандер Шахин снова отправился в Иерусалим. На этот раз ему удалось увидеть митрополита.

Конечно, прием был не очень любезным, и, когда сириец рассказал о торговце-еврее, на его голову низверглась буря гнева, которую тот принял так же униженно и покорно, как пашня принимает дождь, непогоду и град. Что он мог возразить?

Митрополит Афанасий не меньше гневался и на самого себя, однако и виду не показывал. Он не мог себе простить, что уступил человеческой слабости и пошел обедать, вместо того чтобы, хорошо зная ненадежность своих земляков и бедуинов, терпеть голод и ждать посетителей. К тому же предложение старика-еврея сильно укрепило его предчувствие, что он напал на след ценных памятников старины.