Пещера Рыжего монаха - [33]

Аджину было все равно, лишь бы скорее приступить к делу.

— Тогда осмотрим крепость, — предложил Федя, — угадаем, какое из помещений служило спальней правителю.

Приятели углубились в развалины. Шли порознь, перекликаясь, неожиданно встречались в каком-нибудь помещении и снова расходились. Василид старался быть поближе к Феде.

Крепость поднималась уступами, повторяя неровности вершины. Помещения соединялись между собой узкими лестницами и тесными переходами. Стены, не говоря уже о потолках и сводах, во многих местах обрушились. Попробуй-ка разобраться, для чего предназначалось то или иное помещение.

Все же, благодаря Фединым познаниям, остановились на одном из них. В углу этой комнаты был сравнительно хорошо сохранившийся камин, а у одной из стен вытянулось каменное возвышение, на котором, как можно было предположить, когда-то стояла кровать. В стене над возвышением виднелись два углубления — возможно, прежде там крепился балдахин. В другой стене находилась ниша с конусообразным сводом. Часть свода обрушилась, и ниша была завалена строительным камнем и мусором.

— Видали? — таинственно понизив голос, сказал Федя. — Не иначе, эту нишу завешивал ковер, а вниз шел потайной ход.

Решено было расчищать завал.

Обязанности распределили так: Федя, как самый сильный, должен был работать ломом и отваливать камни. Аджин — грузить камни на приспособленную для этой цели высохшую коровью шкуру и волочить ее к выходу. Отсюда Василид катил их метра три по узкому проходу и сталкивал на лестницу.

— Ну, приступим! — Федя взялся за лом.

— С богом! — тихонько вымолвил Василид и перекрестился.

— Пусть нам добра не видать, если через час дело не сделаем! — воскликнул Аджин. Первые ходки он проделал с гиканьем и посвистами, однако спустя полчаса примолк. Скоро всем стало ясно, как тяжела и неблагодарна эта работа. Ворочать ломом казалось легко только в первые минуты. Многие камни были спаяны между собой раствором, волочить эти глыбы целиком было бы ни Аджину, ни тем более Василиду не под силу. Поэтому Феде приходилось разбивать их. Мышцы от тяжести лома все больше немели, а на ладонях появились волдыри. Но, превозмогая себя, он продолжал работать: остановись он на минуту, и остальным нечего будет делать.

Федя только мотал головой, когда пот заливал глаза. К своему удивлению, он обнаружил, что работа не мешала ему думать об Асиде. Он поймал себя на мысли, что не прочь ради нее прославиться. В самом деле, неплохо бы, например, овладев сокровищами, проехать мимо ее дома на белом коне в богатом одеянии и блеске оружия. Или на глазах всего народа — и конечно, в присутствии Асиды — высыпать на стол комиссии ПОМГОЛа гору драгоценностей, а ей на шею повесить сверкающее ожерелье.

Двум другим кладоискателям тоже приходилось несладко. Феде было жаль Василида — при его-то комплекции ворочать такие камни! Но работал он без жалоб, с достойной кротостью. В своей рясе он обливался потом.

— Да скинь ты эту хламиду! — советовал ему Федя.

— Нельзя — грех…

Все же спустя некоторое время послушник сдался. Вначале заправил полы рясы под брючный ремень, а затем и вовсе снял ее. Теперь он остался в брюках и нательной рубашке. Его приятели давно уже трудились голыми до пояса.

У Аджина работа была не столь тяжелой, но от нее скоро заболела спина. Он вкатывал камни на шкуру, не разгибаясь, пятился, волоча шкуру к выходу. Все чаще он с завистью поглядывал на Василида — с каким грохотом сталкиваемые им камни катились по лестнице! Аджину казалось — камни можно таскать в руках и с еще большим эффектом сбрасывать вниз.

— Слушай, друг! — обратился он, наконец, к послушнику. — У меня руки сильные, давай буду камни таскать.

У Василида были все основания удивиться. Он в свою очередь считал работу Аджина легче. Они поменялись местами. Но и такое разделение труда продолжалось недолго. Тяжесть камней оказалась непомерной для Аджина, а катать их по полу, как это делал Василид, — значило признать свою слабость. Теперь он приглядывался к Феде.

— Слушай, душа моей души, — сказал он. — Я этой штукой, — он указал на лом, — всю жизнь работал. Давай поменяемся?

Федя с Василидом рассмеялись. Аджин насупился:

— Почему смеешься, дорогой? Вот увидишь, как работать буду… Ах ты, сын злого духа! Стой! — крикнул он вдруг.

Восклицание относилось к Худышу. Выждав момент, когда ребята отвлеклись, пес зубами ухватил узелок с едой и, крадучись по-кошачьи, направился к выходу. В этот момент его и увидел хозяин. Услышав крик, Худыш бросил ношу и с воем кинулся к выходу.

— Ладно, кончай работу, обедать пора! — скомандовал Федя.

Возражений не последовало, хотя для обеда было, пожалуй, рановато. Уж очень все утомились.

Отдыхать устроились на возвышении. На тряпице разложили съестное. Больше всех, как и следовало ожидать, принес Василид. Монастырский повар снабдил его пирогами с гречневой кашей, жареной рыбой и чуреком. В соединении с сыром и кукурузными лепешками, принесенными Федей и Аджином, обед получился вполне приличный. Федя стал громко звать собаку. Худыш, как видно, не ушел далеко, скоро его виноватая морда показалась в дверном проеме. Несмотря на ласковые увещевания ребят, он не скоро осмелился войти. Однако запах пищи победил. Понурый, с хвостом, зажатым между ног, он, наконец, приблизился. Друзья великодушно простили его и выделили долю съестного. Худыш расправился с ней в несколько секунд. Пообедав, ребята растянулись на прохладных камнях.