Пещера Рыжего монаха - [29]

— Господи благослови и помилуй! — донеслось из угла, где сидели паломники.

Это восклицание потонуло во взрыве смеха, а Аджин приметил, что тот из паломников, что постарше, сидит, зло посверкивая глазами.

— Да, — отозвался кузнец, — попы уж если пронюхают, что у кого-то из прихожан завелись денежки, тянутся к ним, словно шакалы к курятнику. Здешние монахи тоже в этом деле не последние, даже за воду им плати…

— Боже, неужели нет святого места на грешной земле! — снова донеслось из угла.

— Ты что-то сказал, почтенный? — обернулся к паломнику Астан. Тот раздраженно ответил:

— Я пустился в дорогу, чтобы уйти от мирского безобразия, достиг святой земли, но и здесь слышу оскорбление господа!

— Успокойся, старик. Это дело хозяйское — иди куда вздумается. Но отцы наши и деды жили на этой земле и не подозревали, что она какая-то особенная. Жили себе, работали, детей растили. Наши священники и монахи такие же, как везде. И свет был бы слишком удобен для них, если бы мы позволили им окончательно сесть себе на шею. Может, мы и не очень усердные христиане и магометане, но зато с недавних пор живем в мире между собой: сидим вот за одним столом…

— То-то я и говорю, — прервал его старик, все больше распаляясь, — нехристи вы все! Сидите бражничаете, и нет среди вас твердых в вере христиан, чтобы обращать идолопоклонников в святую веру, а поганых магометан изгонять с этих святых берегов…

Настороженная тишина последовала за его словами.

Спутнику старика было явно не по себе, его лицо выражало беспокойство и досаду.

— Да, — нарушил молчание Тагуа. — Я христианин, и если верить тебе, старик, то лишь потолок отделяет меня сейчас от неба…

— Не богохульствуй! — закричал старик. — Не царствие небесное, а муки адовы уготованы тебе, грешнику!

— Да уж лучше в ад, чем с тобой. Ты-то небось в рай метишь?

Эти слова вызвали у присутствующих смех.

— Господи! — взмолился паломник. — Не отдай на посрамление раба твоего! Что за времена настали: власть в руках смутьянов, разбойников, церкви разрушителей!..

Его товарищ поднялся и, не говоря ни слова, покинул духан.

— Ну вот что, божий человек! — Тагуа ударил по столу ладонью. — Замолчи, или даже твои седины не спасут тебя. Иди своей дорогой, не порть нам застолья.

Голос его прозвучал так грозно, что богомолец поспешно засобирался, вышел и уже за дверью плюнул с ожесточением. Своего товарища он не нашел.

Отвязавшись от, не в меру, говорливого старика, пассажир фелюги почти бегом удалялся прочь от духана.

— Проклятый святоша! — бормотал он. — Не хватало из-за него в первый же день угодить чекистам в лапы…

А тем временем со стороны Сухум-Кале приближался к городу дилижанс — длинная телега на рессорах, с продольной скамьей, на которой под выгоревшим парусиновым тентом теснилось несколько человек.

Когда несмазанные колеса завизжали на спуске к городу, пассажир, сидевший последним в ряду, вдруг соскочил с дилижанса и бросился в заросли, начинавшиеся у дороги. Полусонный возница не сразу спохватился и не остановил лошадей, а из пассажиров никто и не подумал преследовать беглеца.

Между тем пассажир, так ловко избежавший платы за проезд, бегом петлял среди деревьев, пока не убедился, что погони за ним нет. Тогда он перешел на шаг и даже стал насвистывать, поигрывая тросточкой. Он был щупл и мал ростом, а по одежде больше всего напоминал мелкого коммерсанта, из тех, что заполнили в те времена приморские города. Он был одет в поношенные клетчатые брюки и темный пиджачок, под которым виднелась грязноватая сорочка с галстуком-бабочкой. Багаж состоял из одного узелка. Но вид у незнакомца был довольный. Он шел уверенно, словно вернулся в родные места.

Собственно, так оно и было. Два года назад он, Порфирий Смирягин, числился иноком Новосветского монастыря.

Однажды монастырский совет направил его с братом Акинфием в окрестные селения для сбора доброхотных подаяний на ремонт храма. В ночь, предшествовавшую возвращению в обитель, Порфирий сбежал, прихватив всю сумму пожертвований.

Два года скитаний не принесли ему удачи. Деньги разлетелись мгновенно; десятки перепробованных способов разбогатеть не только не оправдали себя, а привели его к полному краху. Сидя в тюрьме и пользуясь навязанным ему досугом, он стал вспоминать свою жизнь в обители и решил, что путь к его будущему благополучию лежит через нее.

Так беглый монах Порфирий Смирягин вернулся к родным местам.

Скорым шагом мнимый паломник направился к монастырю.

Перед входом в обитель он остановился и, сняв картуз, перекрестился на лик святого, вделанный в каменную кладку над воротами. Он ни в грош не ставил все эти святые места, но сейчас следовало играть свою роль до конца. Беспрепятственно миновав ворота, он обратился к первому встречному монаху:

— Святой брат, не скажешь ли, как повидать отца казначея?

Монах подозрительно оглядел паломника, — как видно, он не внушил ему особого почтения.

— Занят отец казначей… Может, обойдешься, кто саном пониже?

Мнимый паломник едва не влепил затрещину чернецу, но вовремя смирил себя.

— Нет, мне бы казначея… Лепту внести на обитель.

— Ладно, идем.

Они остановились у входа в канцелярию.