Пещера невольницы-колдуньи - [19]
— Прости меня, госпожа, за это происшествие. Если бы я знал, что на моем корабле собирается плыть ромей, я бы прошел мимо острова без остановки.
— Тебе не за что извиняться, капитан! Я могу только похвалить тебя. Ты сумел превратить долгое и трудное путешествие в приятную и безопасную прогулку для меня и моих слуг.
Капитан с серьезным видом поклонился.
— Госпожа Эриния, я думаю, что наши пути в один прекрасный день снова пересекутся. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, только дай знать, и я приду. Это не пустые слова. Я навсегда останусь твоим другом.
Девушку тронула его искренность.
— Я буду всегда это помнить. — Она с беспокойством взглянула на него. — Ты предупредил людей, чтобы они соблюдали осторожность при выгрузке животных?
Капитан поклонился.
— Как и всегда, госпожа.
— Пусть боги будут благосклонны к тебе, капитан! — сказала она, повернулась и пошла по палубе.
Свиток восьмой
Белое по обычаю одеяние Урии развевалось на ветру.
— Пусть сундуки и животных грузят на повозку. Вы с Абдаль отправитесь в паланкине.
— Как приятно снова видеть тебя, мой дорогой друг, — сказала она, не торопясь покинуть его уютные объятия. Он был учителем и близким другом, он обучал ее математике, истории, эллинскому языку, от него она получила множество различных сведений об окружающем ее мире — ей всегда казалось, что знания его неисчерпаемы.
Урия внимательно посмотрел на нее:
— Как твои дела, дитя мое?
— Со мной все в порядке, если не считать той боли, что терзает меня: пришлось оставить отца, когда он больше всего во мне нуждался.
— Я знаю. Время все лечит, девочка, поверь.
Он бережно подвел ее к паланкину и проследил, чтобы она удобно устроилась. Абдаль тоже забралась внутрь и уселась рядом. Обе женщины расположились на шелковых подушках. Как только они удалились от пристани, Эриния принялась осматривать окрестности. Их путь пролегал по бедным кварталам города, где люди жили в крытых пальмовыми ветвями хижинах и носили плетенные из тростника сандалии. По мере удаления от порта им стали встречаться многочисленные мастерские каменотесов, ткачей, столяров и гончаров. Теперь Эриния получила более полное представление об Александрии и смогла наконец убедиться, какой это великолепный город — со сверкающими золотом зданиями и высеченными из камня обелисками.
Наконец процессия остановилась на длинной, окаймленной деревьями улице, по обеим сторонам которой располагались мраморные храмы. В одном месте носильщики, тащившие паланкин, внезапно остановились, и Эриния рассердилась, узнав, что они остановились, чтобы дать пройти отряду ромейских солдат. Похоже, на земле, как и на море, все должны были уступать дорогу этим наглым завоевателям. Девушка мельком заметила пурпурный плащ, проплывавший мимо, и подумала, что это может быть даже сам кесарь. Она задумалась, встретится ли еще с тем незнакомцем, что прибыл в Александрию на борту «Белого коршуна»?
Эриния скучала по тихому спокойствию поместья и, встретившись взглядом с Абдаль, поняла, что служанка думает о том же.
К тому времени, когда они достигли наконец своего нового дома, солнце уже низко спустилось к западному краю неба. Носильщики устало проплелись через сводчатые ворота и дальше по мощенной камнем дорожке, опустив паланкин перед массивной парадной дверью.
Эриния сама не знала, что ожидала увидеть, но определенно не этот милый дом, скрытый от городского шума среди садов, которые ей тут же захотелось осмотреть. Здание из белого песчаника под красной черепичной крышей оказалось гораздо просторнее, чем она могла предположить.
Когда они устроились, Эриния настояла на том, чтобы прогуляться. После долгого утомительного путешествия ее манили вечерняя прохлада и мирное спокойствие сада.
— Не ожидала, что Урия живет так богато, — заметила Эриния, пока Абдаль стряхивала листья с мраморной скамьи, чтобы они могли посидеть.
Абдаль выглядела встревоженной.
— У Урии нет даже медного обола. Он раб твоего отца, как и я.
Эриния почувствовала, что краснеет от смущения — этого она тоже не знала.
— Я… нет. Я никогда об этом не думала! — Она была потрясена. — Я всегда считала и тебя, и Урию своей семьей.
Абдаль знала, что отец, относившийся к своим рабам с необычайной добротой, ограждал ее госпожу от жестоких реальностей мира.
— И тем не менее мы остаемся рабами.
— Значит, этот дом…
— Принадлежит нашему хозяину, твоему отцу.
В словах Абдаль не звучало ни горечи, ни сожаления — для нее это была данность.
Эриния печально опустила голову.
— По правде говоря, Абдаль, я ведь тоже одна из рабынь отца.
Абдаль не могла этого отрицать.
Эриния сразу отправилась в постель, отказавшись даже от восхитительных лакомств, которыми Абдаль пыталась ее накормить. Комнаты девушки были очень удобны: полы выложены белым мрамором, таким гладким, что можно было смотреться в него, как в зеркало; застеленная льняным полотном постель своей мягкостью могла бы соперничать с облаком. Очевидно, Урия постарался отвлечь госпожу от ее горя. Пусть всего лишь уютом нового жилища.
Эриния беспокойно металась и ворочалась в постели — ей никак не удавалось заснуть. Она дотронулась до своих губ, вспоминая ощущение от прикосновения губ ромейского офицера. Вновь и вновь незнакомая слабость разливалась по всему телу при одной только мысли о нем. Его лицо постоянно стояло у нее перед глазами, и ей никак не удавалось отделаться от этих навязчивых воспоминаний. И только когда первый утренний ветерок пошевелил полог кровати, Эриния наконец погрузилась в глубокий сон без сновидений.
