Пещера невольницы-колдуньи - [14]

Капитан приказал гребцам спустить весла на воду, и Эриния наблюдала, как он направил судно вниз по реке. Капитан Сейфуллах был коренастым мужчиной со свирепыми чертами лица, с большим искривленным носом, видимо, сломанным несколько раз. Глаза его были почти так же черны, как его шевелюра. Длинный глубокий шрам пересекал левую сторону смуглого лица, а кожа его была такой же темной, как старый сапог. Но девушка не боялась его — отец ему доверял, и этого было довольно.

На закате капитан поставил судно на якорь прямо посреди реки. Из-за часто встречавшихся коварных отмелей и перекатов было слишком опасно плыть по Нилу в полной темноте. Эриния улеглась на мягкий, набитый душистой соломой матрас, и Абдаль, опустив легкую прозрачную ткань, предназначенную для защиты от насекомых, улеглась у ног хозяйки. Тараджин сидел, прислонившись спиной к переборке, насторожившись, держа руку на рукояти меча. Эриния всю ночь металась в постели. Мысли об отце не давали ей покоя — она скучала о нем и хотела быть рядом с ним. К утру она наконец уснула, убаюканная слабым покачиванием судна.

Свиток шестой

— Госпожа Эриния, — обратился капитан Сейфуллах к девушке. — Прошла уже неделя, как мы в пути. Надеюсь, ты довольна?

Когда он улыбался, зазубренный шрам расползался по его лицу, и если не знать этого доброго человека, можно было бы испугаться до смерти.

— Все было очень хорошо, капитан, — сказала Эриния, пытаясь придать бодрости своему голосу. — Ты сделал все возможное, чтобы мне было удобно. Я никогда не бывала так далеко от дома и не знаю, чего ожидать, когда мы прибудем в Александрию.

Капитан ласково посмотрел на нее.

— Твой отец все объяснил мне, когда договаривался о твоем переезде. — Он нахмурился. — Прости меня, госпожа Эриния, но я должен сказать, что был очень опечален, когда увидел, что твой отец теряет здоровье. Я не хотел говорить с тобой о Фархаддине, чтобы не огорчать тебя.

Слова капитана усилили боль Эринии. Не зная, что ответить, и не желая продолжать тяжелый разговор, она сказала:

— Мой отец очень тяжело болен. Спасибо, что не забываешь его, капитан.

— Однако, — промолвил он, наблюдая, как ветер раздувает льняной парус, — я обещал Фархаддину, что благополучно доставлю тебя в Александрию, и именно это я и собираюсь сделать. — Он взглянул в сторону клеток с животными. — Кошки, видимо, чувствуют себя неплохо. Хотя черный дьявол выглядит не слишком счастливым.

— Нюкта — моя любимица. Она не привыкла так долго находиться в клетке, да и на корабле никогда не бывала. Сколько еще времени нам потребуется, чтобы доплыть до Александрии, капитан?

— Все зависит от ветра. — Он почесал подбородок. — Я бы сказал, если все пойдет, как сейчас, то три дня. Не знаю, заметила ли ты, что хотя Нил течет на север, ветер дует на юг.

Эриния кивнула.

— Отец говорил мне, что Нил — настоящее чудо и посылает нам множество даров.

— Да. Так оно и есть. — Капитан взглянул на Эринию, отметив, как прекрасна ее кожа. — Должен предостеречь тебя, чтобы сегодня ты оставалась в тени. Хотя небо закрыто облаками, бог солнца Ра посылает на землю лучи, которые могут прожечь тебя до костей.

— Я учту твое предупреждение, — ответила она, так глубоко погрузившись в свои мысли, что едва ли заметила, как капитан отошел от нее, пока не услышала его распоряжения, доносившиеся с другого конца судна.

Около полудня река настолько обмелела, что Эриния могла видеть камни на дне. Матросам пришлось высадиться и на веревках тащить судно вперед. Это была рискованная работа: топкие берега кишели крокодилами. Встречались и другие опасности: в мутной воде резвились гиппопотамы, и случалось, они опрокидывали легкие суда. Вдобавок донимали комары и москиты, стоило только затихнуть ветру, относившему мошкару прочь. Когда наступил вечер, заходящее солнце окрасило небо в багряный цвет. Немного позже поднялся ветер, наполнив паруса, и «Белый коршун», покачиваясь, к всеобщей радости, двинулся вперед.

Почти стемнело, капитан направил судно на мелководье и поставил его на якорь в маленькой речной гавани. Когда наступила полная тьма, Эриния обрадовалась, что у нее есть маленький фонарик. Глядя в едва различимое лицо Абдаль, она спросила:

— Ты была против того, чтобы оставить поместье и отправиться в Александрию?

На мгновение на лице служанки отразился испуг — она не ожидала такого вопроса. Рабыня обязана делать то, что ей приказывают, и никто никогда не спрашивал ее мнения.

— Много лет назад я начала считать поместье своим родным домом. Потом, в один прекрасный день, я поняла, что мой дом всегда будет там, где находишься ты, где бы это ни было. Ты стала для меня дочерью, которой у меня никогда не было.

— Похоже, и ты, и мой отец считали себя моими родителями, но никому не известно, чья я дочь, — мрачно заметила Эриния. Заметив страдание на лице Абдаль, она с усилием выдавила улыбку. — Я счастлива, что ты со мной. Я помню твое лицо с раннего детства.

— Моим единственным желанием всегда была забота о тебе!

Эриния снова легла и закрыла глаза. Вскоре ее одолел сон, и она не просыпалась до тех пор, пока не услышала громкие голоса матросов, грузивших на борт провизию.