Пещера Лейхтвейса. Том третий - [28]

— Это ты? — гневно воскликнула она. — Ты предал нас? Я могла бы догадаться об этом и раньше. Кто же еще мог предать Лейхтвейса? Никакой порядочный человек не польстился бы на деньги, назначенные в награду предателю, ты один был способен предать Лейхтвейса и его товарищей.

При этом Ганнеле пыталась не пустить мельника к двери. Но несмотря на то, что ей помогала дочь вдовы Больт, она не была в силах помешать мельнику. Старик нанес ей удар кулаком в грудь, так что она зашаталась, а служанку оттолкнул ногой. Затем он быстро закрыл дверь на задвижку. Отрезав таким образом путь к отступлению разбойникам, мельник подумал о себе. Он бросился назад — туда, откуда вошел в дом, чтобы убежать, но Ганнеле стала на его пути.

— Ни с места! — крикнула она, замахнувшись длинным кухонным ножом. — Останься здесь. Ты в моей власти. Ты должен остаться для того, чтобы я могла доказать Лейхтвейсу и другим, что не я предала их, а что ты навлек на них беду.

— Убирайся, — сквозь зубы проговорил мельник, — прочь с дороги! Не то пожалеешь!

В эту минуту он походил на хищного зверя, скалящего зубы на свою жертву. Но Ганнеле не испугалась его.

— Иди ко мне, — приказала она своей служанке. — Если ты когда-нибудь любила меня, то помоги мне задержать этого человека.

Старик внезапно бросился на обеих женщин. Завязалась отчаянная борьба: мельник стремился к двери, которая вела внутрь дома, а Ганнеле и служанка пытались не выпустить его.

Вдруг Ганнеле споткнулась, и в то же мгновение мельник бросился на нее и вырвал у нее из рук кухонный нож. Но прежде чем он успел воспользоваться ножом, он почувствовал сильный удар сзади в затылок. Это служанка, выхватив из ступы тяжелый медный пестик, изо всей силы ударила им старика. Мельник отшатнулся и должен был обеими руками опереться о стену, чтобы не упасть.

Ганнеле моментально вырвалась. Она уже слышала приближавшихся товарищей, подскочила к двери и открыла задвижку. Мельник яростно вскрикнул, когда увидел, что гнусный замысел его не удался. Он вскочил, и когда Ганнеле с распростертыми объятиями бросилась навстречу Отто, он занес руку через ее левое плечо и изо всей силы вонзил ей нож в самое сердце. Со смертельной раной в груди Ганнеле упала.

Мельник не дал себе даже времени вынуть нож из ее раны, а моментально бросился в бегство. Но час возмездия настал: он попал в ту самую западню, которую расставил для других.

Отто сразу понял все, что произошло. Он успел еще увидеть, как его отец пронзил ножом Ганнеле и бросился в бегство. Он тотчас же снял со своей спины раненого Бруно, передал его на руки Лоре, отшвырнул в сторону ружье и помчался вдогонку за отцом. Началась ужасная погоня, ужасная не только потому, что она сопровождалась выстрелами и криками наступающих солдат, но прежде всего потому, что за родным отцом гнался сын. Старик успел отбежать довольно далеко; несмотря на то, что Отто был вдесятеро проворнее его, он не мог сразу нагнать отца. В безумном ужасе мельник бросился наверх по лестнице к чердаку в надежде, что ему удастся вовремя запереть за собой дверь и спастись от преследования сына.

Но он ошибся. Он добежал до верхней ступени и уже считал себя в безопасности, как вдруг к ужасу своему увидел, что дверь от чердака исчезла. Дело в том, что еще днем Ганнеле со служанкой сняли с петель чердачную дверь, чтобы снести вниз находившиеся на чердаке длинные столы, которые должны были быть накрыты для ожидаемых гостей. Это решило участь старика-мельника. С диким криком он бросился на чердак, но Отто уже нагнал его. В ту минуту, когда старик сдвинул с места большой ящик, чтобы защититься им от сына, Отто схватил своего отца обеими руками. Он вытащил его из-за ящика и, испустив страшное проклятие, повалил на пол. У старика все ребра затрещали, но, к своему несчастью, он остался жив, к несчастью потому, что его ожидал еще больший ужас. Отто бросился на старика и поставил ему колено на грудь.

— Ты мой отец, — прошипел он, и глаза его дико засверкали, — ты произвел меня на свет, но на этом и кончилось все, что ты для меня сделал. После этого ты причинял мне только горе, печаль и мучения. Когда я еще был мальчиком, ты часто бил меня до полусмерти, ты заставлял меня голодать по целым дням. А когда я, несмотря на все это, все-таки вырос здоровым мужчиной, ты заставлял меня работать, как лошадь, и выжимал из меня все соки. Ты хотел поступать со мной точно так же, как поступил с моей несчастной матерью. Ты заставлял ее работать до изнеможения, ты издевался над ней и мучил, пока она не умерла от чахотки. Тогда мне было всего шесть лет, но я хорошо помню, что она, лежа на смертном одре, прокляла тебя. Я помню слезы, которые она проливала потому, что должна была оставить меня на твоем попечении. Все это я тем не менее готов простить тебе сегодня, и я, быть может, совершил бы грех, мстя тебе за это. Но у меня есть другая причина, заставляющая меня видеть в тебе моего смертельного врага и отплатить тебе по заслугам. Ты за деньги продал меня прусским вербовщикам и разлучил меня с моей возлюбленной, а сегодня ты завершил свои гнусности тем, что предал моего атамана и моих друзей. Затем ты убил женщину, которую я любил. Будь же ты проклят, отец!