Пещера Лейхтвейса. Том третий - [20]

В голове старика пронеслась странная мысль. Так играть мог только один человек, с искусством которого не могли сравниться лучшие скрипачи Висбадена и Франкфурта. Несомненно, в беседке на скрипке играл скрипач Франц, в этом старик мельник более уже не сомневался. Старик приблизился к беседке, чтобы получше расслышать своеобразную музыку. У шпионов обыкновенно зрение и слух хорошие, а так как старик уже в течение нескольких месяцев занимался сыском, то он невольно успел поднатореть в этом искусстве. Поэтому он хорошо расслышал, что звуки скрипки исходили не из беседки, а из погреба под нею. Это показалось мельнику весьма важным.

«Значит, скрипач Франц находится в погребе, — подумал он, — а по своей воле он туда попасть не мог, следовательно, его туда заперли и держат в плену. Если это так, то почему? Кому нужно держать взаперти скрипача Франца? Никто иной, как Ганнеле, вдова рыжего Иоста. Ведь скрипач когда-то ухаживал за Ганнеле, всему Доцгейму известно, что этот хромой калека в течение долгого времени сватался за нее и сделал все, что мог, чтобы жениться на ней. Но это ему не удалось. Мой негодяй сыночек оказался его счастливым соперником, и бедному калеке пришлось с горечью в душе отойти ни с чем. Отсюда можно вывести следующее: Франц явился к Ганнеле, чтобы усовестить ее, быть может, чтобы снова умолять ее сделаться его женой; возможно, что он столкнулся с моим сыном и тот вместе с Ганнеле запер его в погребе, чтобы он не мог выдать их. А теперь бедняга сидит там и пилит на скрипке что есть мочи, зная, что крика его никто не услышит. Хитер же он! И недаром он прибег к этой хитрости. Я освобожу его, выведу его на свободу, если нужно, вынесу его из погреба на руках, ибо он нужен мне. В его лице у меня будет важный свидетель, который удостоверит мои наблюдения, а если в чем-нибудь клянутся двое, то это, конечно, более правдоподобно».

Старик осторожно подкрался к самой беседке, нажал дверную ручку и убедился, что дверь заперта. Значит, через дверь нельзя было проникнуть в беседку. Тут старик заметил, что в одном из окон беседки разбито стекло. Он тотчас же начал удалять осколки, причем действовал настолько осторожно, что никто ничего не услышал. Образовалось отверстие, через которое мельник мог кое-как протиснуться. Конечно, это было очень трудно, но на свете есть две вещи, при помощи которых можно преодолеть всякие препятствия, — это любовь и месть. Наконец старик очутился в большой комнате беседки. Пройдя через остальные помещения, он дошел до обитой железом двери над погребом. Дверь эта тоже оказалась запертой, а ключа не было. Впрочем, и немудрено, что ключа не было: Ганнеле заперла Франца в погребе, а ключ взяла с собой. Старик мельник остановился в недоумении. Звуки скрипки становились все слабее и в конце концов совершенно умолкли: несомненно, Франц настолько ослабел, что уже разуверился в своем спасении.

— Черт знает что такое, — ворчал старик, — как же мне быть? Понятия не имею, как мне открыть этот проклятый замок.

Вдруг он увидел на полу кусок проволоки, вероятно, от какой-нибудь бутылки. Старик вспомнил, что воры пользуются проволокой, чтобы открывать замки; надо было только скрутить петлю, просунуть ее в замочную скважину и схватить язычок замка. Старик поднял проволоку, сделал петлю и начал действовать. К великой радости своей, он заметил, что петля зацепилась за что-то твердое в замке. Он начал двигать петлю взад и вперед и, наконец, ему удалось-таки открыть замок и распахнуть дверь. Затем он зажег спичку и посветил вниз. Он увидел, что несчастный скрипач Франц лежит у нижней ступеньки лестницы. Глаза его были закрыты, скрипку и смычок он уронил, и при слабом свете спички можно было подумать, что несчастный калека мертв.

— Черт возьми, — пробормотал старик, — не умер же он на самом деле. Это было бы чрезвычайно досадно. Нет, он жив, он поднимает руку — да, да, это я, Франц. Я, мельник Резике. Я пришел помочь тебе, мой милый.

Никогда еще в жизни мельник не говорил так ласково, как теперь с Францем. Франц всегда избегал встреч с мельником, так как презирал его от всей души. Но в данную минуту он находился в таком положении, что должен был с радостью приветствовать кого угодно, лишь бы ему помогли.

— Старик Резике, — простонал Франц, силясь встать на ноги, — ты ли это? Сойди ко мне вниз. Мой смертный час настал. Я лежу в луже крови; у меня рана на голове, и я изнемогаю от потери крови.

Толстый мельник начал осторожно спускаться с лестницы, опасаясь, как бы не соскользнуть со ступеней и не разделить участь Франца.

Но он благополучно добрался вниз и наклонился к бедному калеке, который действительно лежал в луже крови.

— Боже праведный! — воскликнул старик. — Кто это тебя так обидел? Как попал ты в этот погреб? Ведь ни с того ни с сего ты не мог скатиться с лестницы и разбить себе голову? И кто же запер за тобою дверь, чтобы ты не мог выбраться отсюда?

— Я расскажу тебе все, — слабым голосом проговорил Франц, — но сначала приподними меня немного. Так, спасибо. Прислони меня к стене. Вот так-то мне легче. Я так слаб, что мне кажется, я должен умереть.