Пещера Лейхтвейса. Том первый - [20]

— Я сожалею лишь о моей сестре Розе, — ответил Натан. — Я каждую ночь плачу при мысли о том, что мне придется оставить сестру в доме отца, которого я ненавижу за его бесчестные дела.

— Она найдет свой путь, — отозвался отец Леони, — а теперь прекратим нашу беседу. Твой отец поручил мне спешную и трудную работу. Я исполняю ее с отвращением, так как подозреваю, что здесь скрывается новая подлость, новое преступление.

— Какой ужас! — простонал Натан. — Как мне стыдно за отца. В чем же дело?

— Твой отец дал мне драгоценное ожерелье и поручил мне выломать из него пятнадцать великолепных бриллиантов, заменив их поддельными камнями.

— Ради Бога тише, отец! — вдруг испуганно и дрожа всем телом шепнул Натан. — Вы ничего не слыхали?

Отец Леони испуганно оглянулся по сторонам и побледнел.

— И мне тоже показалось, как будто я слышал глухой стон, — прошептал он. — Точно хриплый крик раненого зверя. Неужели нас кто-нибудь подслушивает?

— Это немыслимо. Отец с графом Батьяни находятся внизу в конторе, а Роза пожаловалась на головную боль и ушла в свою комнату.

— Все-таки лучше прекратим нашу беседу. Прощай, Натан. Да хранит тебя Господь! Завтра ночью мы снова увидимся здесь с тобою.

Иезуит и ученик ушли.

Из-за сундуков показалось бледное и искаженное злобой лицо. Дико озираясь по сторонам, Лейхтвейс прошипел в безумной ярости:

— Меня хотят обмануть. Он хочет похитить у меня и Лоры наше последнее достояние, при помощи которого мы только и можем начать честную жизнь. Жид Финкель! Ты еще не знаешь Лейхтвейса! Я способен сделаться убийцей, если меня доведут до крайности.

Глава 7 ПОДЖОГ

На исходе одиннадцатого часа в конторе Илиаса Финкеля все еще горела лампа. Ростовщик и граф Батьяни сидели у письменного стола и вели вполголоса довольно оживленную беседу.

— Черт вас знает, Финкель. Вы все тот же старый скряга! — воскликнул граф. — Под мои векселя вы уже дали мне взаймы двадцать тысяч гульденов. А теперь, когда я к вам являюсь снова, в последний раз, и прошу у вас каких-нибудь десять тысяч, вы извиваетесь точно угорь и придумываете всякие отговорки, чтобы только не исполнить моей просьбы.

— Я не могу, граф Батьяни, — вкрадчивым голосом проговорил Финкель, — я не могу. Вы считаете меня богачом, да и другие так думают, но на самом деле вы все ошибаетесь. У меня в последнее время были большие убытки и я потерял много денег.

— Не говорите глупостей, — сказал Батьяни сердито. — Вы могли бы дать мне даже двести тысяч гульденов, если бы захотели. Но вы раскаетесь в вашем упрямстве. Через несколько недель я буду утвержден в правах наследства, оставшегося мне после жены. Ведь в брачном договоре ясно сказано, что в случае ее смерти я являюсь ее единственным наследником. Чтобы сделать меня им, она догадалась утопиться в Рейне, ведь вы это знаете.

— Всплыл ли уже ее труп? — спросил Финкель.

— Нет. Его, вероятно, отнесло далеко вниз по течению. Обыкновенно утопленники всплывают лишь через несколько дней. Красавица Лора тоже когда-нибудь выплывет на поверхность воды.

— Попомните мое слово, граф, — сказал Финкель и взял из табакерки большую щепотку табаку. — Вам придется вести большой процесс из-за этого наследства.

— Но я его выиграю.

— Возможно. А может быть, и не выиграете. Так или иначе, я под это наследство не дам вам взаймы ни гроша.

— В таком случае дайте лично мне десять тысяч гульденов. Ведь я граф Сандор Батьяни. Моей матери принадлежат в Венгрии имения, оцениваемые в пять миллионов гульденов, замки, лошади, дорогая обстановка, драгоценности. Я лишь временно нахожусь в стесненном положении и только потому прошу у вас эти несчастные гроши.

Финкель как-то странно взглянул на венгра.

— Так-то оно так, — произнес он, задумчиво поглаживая свою бороду, — а только вот в доме умалишенных в Чегедине, в так называемой железной камере, до сих пор еще сидит один несчастный глупец. В отчаянии старается он кулаками разбить окружающие его стены и до потери сознания бьется окровавленной головой о железные плиты своей темницы, хрипло крича неистовым голосом: «Я граф Сандор Батьяни!.. У меня похитили мое имя, мои миллионы, мою свободу… Я настоящий граф Батьяни!..»

Венгр побледнел как смерть. В лице его не осталось ни кровинки.

— Откуда вы знаете о том, что вы мне только что сказали? — беззвучным голосом произнес он. — Кто выдал вам тайну, что в доме умалишенных в Чегедине сидит наглый самозванец, в свое время появившийся в Венгрии и дерзнувший выдавать себя за графа Батьяни?

Финкель равнодушно пожал плечами.

— Я коммерсант, — сказал он, — и у меня повсюду есть связи. А раз я кому-нибудь ссужаю двадцать тысяч гульденов, то, надо полагать, имею право навести о нем соответствующие справки.

— Да, но полученная вами справка верна лишь наполовину, — высокомерно возразил Батьяни, которому удалось вернуть присутствие духа. — Вам должны были сообщить, что моя мать, престарелая графиня Батьяни, сама открыто называла того человека самозванцем. Я мог бы отправить его на виселицу, но сжалился, объявил его сумасшедшим и запер в доме умалишенных.

— Откуда он со временем может выйти, — насмешливо проговорил Финкель. — А если он выйдет из своей железной камеры, то получатся два графа Батьяни, из которых один, несомненно, мошенник. Останется только установить который.