Пещера Лейхтвейса. Том первый - [12]

Вдали он увидел мерцающий огонек.

Он направился прямо туда и, пройдя минут десять, очутился перед какой-то старой полуразвалившейся хижиной.

— Что это? — прошептал Лейхтвейс, взглянув на запертую калитку. — Нет, я не ошибаюсь… Это дом палача. Что ж, тем лучше, — прибавил он после некоторого раздумья. — Здесь нечего опасаться предательства.

Он постучал кулаком в дверь. В ответ раздался лай собак.

Какой-то резкий женский голос прикрикнул на собак, а затем гневно произнес:

— Эй, Рохус! Животное! Где ты? Неужели ты всю свою жизнь будешь спать? Посмотри, кто-то стучит в дверь.

В ответ послышалось глухое ворчание, раздались тяжелые шаги, потом к дверям приблизились, и наконец та открылась.

Перед Лейхтвейсом предстала какая-то странная фигура с фонарем в поднятой руке. Это был приземистый и широкоплечий человек, но такой отвратительной и безобразной наружности, что Лейхтвейс в испуге отскочил назад, хотя не раз видел его уже раньше.

На короткой бычьей шее сидела безобразно большая голова с шапкой спутанных белесовато-рыжих волос, свисавших на глаза, совсем лишенных ресниц. Вследствие этого они были неимоверно выпучены и совершенно без блеска, как у хищных рыб. На щеках у этого чудовища росли волосы, скорее похожие на шерсть, чем на человеческую бороду. Нос представлял из себя какую-то бесформенную массу. Толстые губы, похожие на налившиеся кровью пиявки, тянулись от одного уха к другому, прикрывая два ряда прямых зубов, напоминавших клыки бульдога.

Этот человек-зверь стоял на самой низкой ступени умственного развития, и разговор его был больше похож на ворчание зверя, чем на человеческую речь. Это был слуга палача. Имени его никто не знал. Благодаря его сходству с диким зверем, его прозвали диким Рохусом, или человеком-медведем. Его избегали все окрестные жители.

— Какого черта ты, Рохус, вытаращил глаза, точно в первый раз видишь меня! — воскликнул Лейхтвейс. — Крикни своим собакам, чтобы они замолчали и не прикасались ко мне своими грязными мордами. Я заблудился и прошу приюта в вашем доме на сегодняшнюю ночь.

Рохус как-то особенно свистнул, и оба огромных волкодава спокойно легли у его ног.

— А, красавец Лейхтвейс к нам пожаловал, — воскликнул Рохус и громко захохотал, — а на руках у него златокудрая девушка. Я люблю это! Мне женщины нравятся. Я тоже хотел бы иметь такую игрушку. Но все женщины кричат и бегут от меня, как только меня завидят.

Он протянул свои огромные волосатые руки, чтобы погладить лицо Лоры, но Лейхтвейс оттолкнул его и прошел мимо него в дом.

У входа его встретила рыжая Адельгейда, жена палача. На ней было длинное голубое платье из тонкой шерстяной материи, которое оттеняло ее белые руки, шею и верхнюю часть удивительно красивой груди.

Она осветила пришельцев.

— Кого это ты принес к нам, Лейхтвейс? — спросила она тоном, в котором слышна была скрытая радость. — Как? Неужели это Лора фон Берген, красавица фрейлина герцогини?

— Да, это она, — ответил Лейхтвейс. — Или, вернее говоря, она была фрейлиной герцогини, а теперь она моя жена. Мы бежали, Адельгейда, и потерпели крушение на Рейне. Приютите нас у вашего очага, мы не долго будем вам в тягость.

— Войдите, — звучным, грудным голосом отозвалась жена палача и открыла дверь в большую комнату.

Комната была скудно освещена мерцающим огнем камина. На чисто накрытом столе стояли остатки ужина из жареного мяса, салата и белого хлеба. Тут же стояло несколько бутылок вина.

Комната была обставлена уютно, даже с претензией на известную роскошь. Только удручающе действовало на всякого странное убранство стен.

Тут висел меч палача, на широком блестящем лезвии которого виднелись крошечные ржавые пятна, безмолвные свидетельства пролитой крови. Далее на стенах висели всевозможные другие орудия пытки, цепи и веревки, уже свернутые в искусные петли для виселиц.

— Где ваш муж? — спросил Лейхтвейс, нежно укладывая Лору на ложе вблизи камина.

— Мой муж? — насмешливо переспросила Адельгейда. — Разве вы не слышите, как он бормочет и ползает на коленях, вымаливая у Бога прощение грехов?

Лейхтвейс, прислушавшись, расслышал грубый мужской голос, распевавший какие-то псалмы. Голос этот доносился откуда-то из погреба.

Адельгейда рассмеялась и сказала:

— Там он бичует себя. Странное занятие, не правда ли: палач, который днем убивает и пытает, ночью просит у Бога прощения. Как можно любить такого труса, как можно к нему чувствовать какое-либо влечение. Я давно бы сбежала от него, если бы только его ремесло меня не прельщало.

Лейхтвейс брезгливо отвернулся от этой красивой, но жестокой женщины.

В этот момент Лора очнулась. Робко озиралась она в незнакомом ей помещении.

— Где я? — слабым голосом спросила она.

— В доме палача, — ответил Лейхтвейс, опускаясь на колени и взяв ее белые руки в свои, — но не бойся, моя ненаглядная. Палач мне друг, и здесь нас никто не тронет.

— Да, будьте спокойны, — заметила Адельгейда, — пока вы находитесь под нашей кровлей, никто вас не станет искать здесь. Мы будем защищать наших гостей до последней капли крови, если это будет нужно.

— Гейнц? — вдруг послышался мужской голос со стороны двери. — Ты здесь, Гейнц? Разве ты не знаешь, что за твою голову назначена награда и что клевреты герцога рыщут кругом? Беги, несчастный, спасайся! Если они найдут тебя здесь, то мы все погибли.