Песенка для Нерона - [5]

— Я все, — сказал Каллист. — С этого момента мы будем честным людьми. Иначе я не выдержу.

— Чепуха, — сказал я. — Ты просто гений. Где ты, однако, взял все это барахло?

Тут он мне рассказал, как было дело, и я сразу же — как будто какой-то бог спустился с неба и все мне растолковал — сразу же понял: никакого воровства, мы станем мошенниками. Во-первых, почетнее, во-вторых, доходнее.

— Ты, должно быть, с ума спрыгнул, — сказал Каллист, когда я изложил ему свое видение. — Мне и этого раза хватило. Я несколько лет жизни потерял. Мне было до того страшно, я чуть не обосрался.

Ну, вот вам мой братец во всей своей красе. Я посмотрел ему в глаза и сказал:

— Не будь смешон. Ты одарен от природы. Да ты даже меня убедил, хотя я тебя знаю всю жизнь. Конечно, ты волновался, и это нормально. Ты актер. Все актеры волнуются перед выходом на сцену, это хорошо известный факт. Проклятье, да было бы странно, если б ты не волновался. Но ты привыкнешь, обещаю — а я когда-нибудь врал тебе?

Он прищурился.

— А у тебя была такая возможность, что ли? — спросил он.

Это было не очень порядочно с его стороны, но я был выше.

— Проблема с вами, с актерами, заключается в том, — сказал я, — что вы в себе не уверены. То же самое с флейтистами мирового класса — те тоже думают, что ничего из себя не представляют.

— Да ну, — ответил он. — И сколько же флейтистов мирового класса ты знаешь?

— Одного, — сказал я. — Хризиппа, который появлялся в наших местах, когда мы были маленькие. Я помню, он сказал как-то, что перед выходом на сцену его всегда тошнит. Нервы, понимаешь ли.

Он нахмурился.

— Да Хризипп блевал постоянно, — сказал он, — в основном потому, что упивался дешевым вином на голодный желудок. И вряд ли он относился к мировому классу.

— Один раз он выступал в Неаполе, — указал я, — один раз в Антии и еще один раз на Капри, перед самим императором Тиберием. Если это не мировой класс, то уж я не знаю что.

Каллист потряс головой, как собака, которой вода попала в ухо.

— В жопу Хризиппа, — сказал он. — Ты пытаешься соскочить с темы, как всегда. А я говорю, что мне хватило одного раза. С этим покончено.

— Ты шутишь.

— Серьезно.

— Нет, ты шутишь.

— Гален, ради всего святого, заткнись, — он потер глаза. Он всегда так делал, когда его что-то беспокоило. — Любой другой извлек бы из этого урок, — продолжал он. — В первый и единственный раз, когда ты попробовал нарушить закон, тебя поймали. Причем поймал тебя быстрее, чем пес хватает крысу. Это ни о чем тебе не говорит?

— Конечно, говорит. Это говорит мне, что воровство с рыночных прилавков — дело неблагодарное, а вот жульничество — просто, как два пальца, особенно для такого прирожденного артиста, как ты. Да ты сам это знаешь. Это так же очевидно, как сидящая на твоей тунике оса.

— Последний раз тебе говорю, — сказал он, чуть не плача, — я не собираюсь этим заниматься, и все на этом. Одно дело — вытащить тебя из неприятностей, и совсем другое — зарабатывать этим на жизнь, чего я делать не собираюсь.

— Ладно, — сказал я. — Прекрасно. А что еще мы можем?

Тут я его поймал, конечно, и он это знал. Он ничего не ответил, просто сидел там с несчастным видом, но он знал, что я прав. Два молодых парня из деревни, без денег, без связей… ладно, был двоюродный брат Антилл, который вроде как готов был взять нас на работу, но как вам понравится идея провести остаток жизни, отдраивая дубильные ямы? Как мне представлялось, у нас было два варианта: преступная жизнь или армия. А если присмотреться, два ли это варианта?

Странно, конечно, но мне выпал шанс — спустя годы — поговорить об этом с мудрейшим человеком в мире, и я спросил его, что бы он сделал на нашем месте, и он сказал, что, наверное, то же самое. Ну, это меня обрадовало как ничто другое, как вы можете вообразить, потому что я все время думал об этом, годами, а бывали времена (в основном в камерах смертников или в очереди на галеры), когда я сомневался, что в тот жаркий день в Афинах я сделал правильный выбор. Но, похоже, он был правильный, а это много для меня значило. Одно дело, когда ты сам по себе принимаешь решение и потом с мрачной рожей ждешь, окажется оно правильным или нет — и совсем другое, когда мудрейший человек в мире подтверждает, что ты не ошибся.

На случай, если вы родились в Британии или ваш папа до тридцати лет держал вас в конюшне, скажу, что мудрейшим человеком в мире был Луций Анней Сенека, философ, и я встречал его, когда мы с Каллистом зависали при императорском дворе после того, как встретили Луция Домиция. В те дни, как вы, конечно, помните, Сенека практически в одни руки правил империей, поскольку был учителем Луция Домиция, когда тот был еще пацаном. Не стоит и говорить, что этим должен был заниматься Луций Домиций, он был император и все такое, но при этом он был молодым парнем, который толком не знает, какой нынче час — зато у него хватило ума оставить все важные вопросы людям, которые понимали, что делают, и которым он мог доверять. И главным из них был Сенека… в конце концов, он был мудрейшим человеком в мире, и он вел всю бумажную работу, все бабки, все переговоры с заграничными царями и все остальное, а военной стороной занимался начальник стражи, несчастный старый боец по имени Бурр. В общем, это не относится к нашей истории, и я упоминаю о всем этом только затем, чтобы вы знали, как вышло, что такой низкий тип, как я, разговорился с таким утонченным господином и ученым, как Сенека.