ПэСэА, или Последний синдром аденомщика - [4]

К у з н е ц о в. Так что было-то, я не понял?

П а н к р а т о в. «Что было, что было…» Пошел бы, да и помог — «что было». Упал старик. Обкакался и обмочился весь. Тебе-то что?

К у з н е ц о в. На отца моего покойного… издали похож. И умер похоже.

П а н к р а т о в. Значит — дрянь наследственность у тебя. Готовься.

Л я к и н. Ну, все… Теперь по-любому до ночи.

Два санитара с грохотом вкатывают в коридор каталку. За ними бегут врач-реаниматолог и М е д с е с т р а. Все быстро исчезают в дверях кабинета. Молчание.

К у з н е ц о в. Вот как это можно? В таком возрасте — и один, без сопровождения.

П а н к р а т о в. Выходит — можно! А кому мы нужны? Кому мы нужны? А ты вот — со своим отцом ходил ли?

К у з н е ц о в. Я со своим ходил.

П а н к р а т о в. Да не ври!

К у з н е ц о в. Он у меня вообще на руках умер.

К у з н е ц о в. А я вот один… Один и сдохну где-нибудь. Хоть бы раз позвонил, спросил, тама это, папа — ты как? Добересся один-то? Давай, мол, я тебя сопроводю. Хрен! Дождесся от них. Валяйся потом в собственной луже. Й-ех!

К у з н е ц о в. Сын, что ли?

П а н к р а т о в. Машину за мильоны купил, а чтоб отца подвезти, или тама что, — хрен с маслом. Давай, старик, жми через весь город на транвае. Быстрее окачурисся… Глядишь — и площадь освободится. Только и ждет, подлец…

Л я к и н. А что за тачка?

П а н к р а т о в. Не знаю… Как ленд-лиз все равно.

Л я к и н. «Ленд Ровер»?

П а н к р а т о в. Вроде…

Л я к и н. Вау!

Молчание.

П а н к р а т о в. Вот что ты такое сейчас вякнул? Что ты такое сказал, от сохи на время взятый?

Л я к и н. Весёлкин базар! Да ты, дед, никак сидел?

К у з н е ц о в (П а н к р а т о в у). Это междометие означает — «ничего себе». Англицизм.

П а н к р а т о в. Так и говори — ничего себе! Ты что — не русский? Ты где живешь? Ты что — в Америке живешь?

Л я к и н. Опять заболело-поехало.

П а н к р а т о в. Мяу! Хуяу! Слов у них уже не осталось, одни звуки. Мы за это на фронтах кровь проливали? Кузнецов, скажи! Вот за эту вот пятую колонну?

Л я к и н. Тебе как раз пять лет было, когда война по ходу кончилась.

П а н к р а т о в. Подсчитал! Гляди-ка, высчитал! Арихмометр! Плохо считашь! Может, я всю жись воевал! А тебе и знать не положено! Да где тебе знать-то, тля ты эдакая! Вот что это у тебя написано? (Тычет пальцем в спину Л я к и н у.) «Ненавижу работу»! Это что это такое? Сопля ты несчастная! Да мы по двенадцать часов…

Дверь кабинета распахивается. Санитары осторожно вывозят каталку, на которой лежит тело, с головой укрытое простыней. П а н к р а т о в умолкает на полуслове.

Выходят доктор З а д о р н о в, врач-реаниматолог и М е д с е с т р а.

В р а ч — р е а н и м а т о л о г. Инфаркт, конечно. Классика.

З а д о р н о в. Там все равно уже метастазы пошли. В почках, кишечнике…

М е д с е с т р а. Аркадий Михайлович, почему я-то опять?

З а д о р н о в (взрываясь). Идите тогда и оперируйте вместо меня! А я полы вытирать буду! (Останавливается и угрюмо смотрит на вставших пациентов.) Приму всех.

Процессия уходит в левую кулису. М е д с е с т р а с грохотом захлопывает дверь, за ней раздается сдавленный крик и через мгновение появляется бледный и еще более взъерошенный Б у д е т е, трясущий ушибленной рукой.

М е д с е с т р а (злобно). Ах, извините! (Уходит в правую кулису.)

Б у д е т е. Ничего. (Проходит к своему месту, снимает с него газету, и, приподняв очки, снова изучает пятна.) Гм… (Протирает очки, глядя перед собой.)

К у з н е ц о в. Живой дед-то?

Б у д е т е. Немножко мертвый. Сердце подвело.

П а н к р а т о в. Одно лечат, другое калечат. Я теперь на операцию нипочем не соглашусь. Не будет моего согласия.

К у з н е ц о в. Вот я не понимаю. У человека уже метастазы пошли.

Л я к и н. Стремно.

К у з н е ц о в. Ну, чего старика мучать?

П а н к р а т о в. Никогда они тебе толком не скажут. Темнят.

Л я к и н. В несознанку уходят.

Б у д е т е. Врачебная этика, вот и темнят.

К у з н е ц о в. Чушь какая-то. Конец — так конец. Чего там в прятки играть?

Б у д е т е. Ну уж сразу — конец. На ранних стадиях, бывает, спасают человека.

К у з н е ц о в. Так то — на ранних. А когда тебе под девяносто…

П а н к р а т о в. Жить, Кузнецов, всегда хочется. И в девяносто, и в сто. Поймешь потом.

К у з н е ц о в. Да что там за жизнь? Дряхлость, болячки, ожидание смерти… Из ума выживают. Из чувств остаются только злоба да зависть. И желчь. Всех измучают: врачей, близких, детей. А главное — самих себя.

П а н к р а т о в (негромко). Потом поймешь. Если доживешь.

Л я к и н (по-дурацки бодро). Живы будем — не помрем!

Появляется М е д с е с т р а с ведром и шваброй.

М е д с е с т р а. Помрете, куда вы денетесь. Как мой дурак: «Видал я ваших врачей в гробу!». А потом ссыте тут на пол.

Заходит в кабинет, начинает греметь ведром и стульями.

Л я к и н. Валить надо отсюда.

П а н к р а т о в. Давай, вали. Через год сюда же и привезут. С трубкой в пузыре.

Б у д е т е. Да, это не выход.

Л я к и н. Зачем с трубкой?

П а н к р а т о в. Вот будет у тебя непроходимость мочи, узнашь — зачем… На стену полезешь. «Вау».

Л я к и н (беспокойно). А чо делать-то?

П а н к р а т о в. Сиди и молчи.

Б у д е т е. Может, все еще обойдется. Может, зря пугают.