Пёс - [5]

А потом удача от него отвернулась. Через несколько дней Бобровского избили трое абхазцев. Он сглупил, сунулся на их территорию у вокзала. Поколотили его не сильно. Всё обошлось ушибами, фингалом под левым глазом и сломанным безымянным пальцем. Но с того момента начались проблемы. Машина стала барахлить. Сломался глушитель, потом полетело сцепление. Пришлось вкладывать сбережения в ремонт. Потом наступила зима, и клиентов поубавилось. Стояли ломоносные морозы. Люди без особой нужды старались не выходить на улицу. Бобровский и сам насквозь промёрз, разъезжая по городу в поисках пассажиров. Он заболел и слёг с пневмонией. Две недели пролежал в больничной палате с облупившимся потолком и ужасной кормёжкой. Соседи по палате без конца играли в шахматы, болтали о бабах и футболе. Стояла невыносимая скука. Незадолго до выписки Бобровского навестил приятель с завода, прессовщик по фамилии Марченко. Он был поддатый и принёс с собой чекушку.

— Лёха, беда, — сказал Марченко. — Угнали твою феррари.

— Как угнали? — спросил Бобровский. — Когда? Кто?

Больше всего его удивило, что эта колымага могла кому-то понадобиться.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Марченко. — На днях стояла. А теперь не стоит. Давай по граммулечке, а?

Бобровский выпил пятьдесят и задремал. Его разбудили крики. Марченко сцепился с соседями по палате. Он с трудом стоял на ногах, но грозил пустой чекушкой.

— Иди отсюда, алкаш, ноги помой, — кричали соседи. — Нашёл где бухать, подлюка!

— Сожгу, как гнид, — ответил Марченко.

Его вывел толстый мужик с рябым лицом, бывший десантник.

Выписавшись из больницы, Бобровский пошёл в милицию. На него там смотрели как на идиота, с удивлением и неприязнью.

— Мужик, какой ещё москвич? — сказал усатый пожилой лейтенант. — Ну зачем ты сюда пришёл, а? Ты что, думаешь, у нас других дел нет, как искать твоё ржавое корыто?

Бобровский молчал.

— У тебя сколько есть денег? — спросил лейтенант.

— С собой? Или вообще?

— В принципе.

Бобровский порылся в карманах. У него было меньше сотни мятыми чириками и мелочью. Лейтенант устало потёр переносицу.

— Раз так, слушай бесплатный совет. Наверняка тарантас твой какие-то малолетние пиздюки взяли погонять. Походи по окрестным дворам, наверняка сам найдёшь. Ферштейн?

Бобровский так и сделал. Во дворах лежал снег. Окна панельных домов напоминали пустые глазницы. Прохожие, у которых Бобровский спрашивал про машину, на ходу пожимали плечами. Он наивно расклеил объявления, не обещая вознаграждение. Денег почти не осталось. Зарплату постоянно задерживали. Ходили слухи, что завод скоро закроется. В советское время здесь делали запчасти для танков и бронемашин. А теперь велосипеды и хозяйственные тележки для дачников. Бобровский думал: «Мне тридцать лет, и я в глубокой жопе. Что же дальше?»

Как-то вечером в дверь его комнаты постучали. Бобровский открыл. Это был Марченко. Как всегда, поддатый и злой.

— Тебя там баба ждёт внизу, — сказал Марченко.

— Что за баба? — спросил Бобровский.

Он вспомнил кассиршу из супермаркета. Её тёплый затылок и усердный рот. Правда, она не знала, где Бобровский живёт. Он соврал ей про двухкомнатную квартиру в центре города и ремонт, из-за которого не может приглашать гостей.

— Обычная баба, — ответил Марченко. — В шапке.

Бобровский спустился на первый этаж. Рядом с будкой вахтёра стояла незнакомая девушка лет двадцати пяти. Она была высокая, стройная, в болоньевой куртке, джинсах и вязаной шапочке.

— Вы меня спрашивали? — спросил Бобровский.

— Вы из двадцать шестой комнаты? Вот, я прочитала.

Девушка достала из кармана мятую бумажку — его объявление.

— Тут написано, что надо обратиться в двадцать шестую комнату, — сказала она.

— Всё верно, — ответил Бобровский.

— Да, он из двадцать шестой, — подтвердил вахтёр, угловатый старик с костистым лицом и металлическими коронками на передних зубах. — А тебя как зовут, красавица?

Девушка занервничала, опустила голову и сказала:

— Идёмте скорее. Это недалеко.

Время было позднее, начало одиннадцатого. На улице давно стемнело. Мороз быстро стал щипать ноздри. Бобровский был в спортивных штанах, старых кроссовках и застиранной футболке. Выходя из комнаты, он накинул только куртку. И сразу стал мёрзнуть. Девушка молча шагала вдоль здания общаги. Потом свернула за угол и пошла через проходные дворы.

— А вы уверены насчет машины? — спросил Бобровский. — Номер правильный?

— Да, да, всё правильно, — быстро ответила девица.

Бобровский присмотрелся. У неё было узкое бледное лицо и прыщи на подбородке. Из-под шапки торчали космы.

— Вы сказали, тут рядом. Я уже замёрз. И денег у меня нет, — добавил он на всякий случай.

Девица остановилась и посмотрела на него.

— Гадина, — сказала она.

— В смысле? — удивился Бобровский.

Они стояли во дворе хрущёвской пятиэтажки.

— Тварь, — сказала девица и пошла прямо на него.

Бобровский попятился.

— Ты меня хотел изнасиловать. Помнишь?

— Кто? Кого?

У неё был безумный взгляд.

— Помнишь, как затащил меня в машину? — заорала девица. — Я записала номер.

Она попыталась схватить Бобровского за волосы, но он был стрижен под машинку и без труда вывернулся. Девица ткнула его кулаком в висок.