Пес, который говорил с богами - [110]

— Я зашла за вещами — не хотела вас будить.

— Я спрашиваю, что ты делаешь? Когда это все прекратится?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Попробуй понять, почему я это делаю, и постарайся не волноваться.

— Разумеется, я буду волноваться, Элизабет. Ты бегаешь по городу, как преступница, — а в глазах закона ты и есть преступница, общаешься бог знает с какими людьми, портишь себе жизнь ради ворованной собаки. Собаки! Ты думаешь, это честно — просить меня стоять сложа руки и наблюдать, как ты вязнешь все глубже в неприятностях из-за какого-то подопытного животного? Ты просто одержима этой собакой. Я понимаю, он интересный и очарова тельный пес, но в твоей жизни сейчас такой период, когда нужно думать о карьере, а не о животных. — Он помолчал, ожидая ответа, но девушка неподвижно стояла в темноте, не в силах сказать ни слова. — Посмотри на все иначе, Элизабет. Это собака, животное, а не человек. Он не может быть твоим другом. У него нет интеллекта, он не способен думать. Его жизнь состоит только из сна и еды. Пока его будут кормить, он будет счастлив. Я знаю, я работал с собаками много дольше тебя. А теперь послушай, — голос и силуэт придвинулись ближе, — по праву или нет, но эта собака принадлежит Джо Севиллу. Может, ты и не украла его из дома Джо, но сейчас ты, моя дочь, владеешь чужой собственностью. Ты отправила в его дом банду громил, к нему применили физическое насилие, его жилищу нанесен ущерб. Это не повод для гордости. Я говорил с ним, Элизабет. Ты поставила его в очень затруднительное положение. Ему необходимо вернуть собаку, он уже подготовил программу презентации и согласен работать с тобой, уважая твои интересы. Я бы хотел, чтобы ты отнеслась ко всему этому ответственно.

Теперь отец стоял прямо перед ней, опустив голову, и слабый свет отражался от его лысины. Элизабет медлила с ответом, пока не убедилась, что контролирует свой голос.

— Раньше, — мягко сказала она, — люди думали, что Земля плоская. Они были убеждены, что это абсолютная истина. Философы, чьи мысли мы уважаем до сих пор, тысячи лет спустя, верили в то, что оказалось полностью неправильным. Еще они верили, что Солнце вращается вокруг Земли. Однажды, — ее голос стал холоднее и тверже, — эти удобные рассуждения о собаках, о том, что они не умеют мыслить и чувствовать, будет невозможно воспринимать иначе как глупость. Ты образованный и умный человек, и все же ты не в состоянии понять, что это правда, пока… — Она не могла подобрать нужные слова и попыталась снова: — Мы с тобой неожиданно оказались в разных мирах, Дэйв. То, что ты делаешь, то, что ты… Я теперь смотрю на вещи иначе. Я тебя вижу иначе. Мне это не нравится, и я бы хотела, чтобы ничего не произошло, чтобы все оставалось по-прежнему, но это уже случилось. И теперь мне очень трудно согласиться с тем, что ты делаешь.

— И с тем, кто я есть. — Голос его стал ледяным и колючим. — Помимо того, что я твой отец.

Элизабет тщательно подбирала слова. Она не хотела сделать ему больно — она любила его, но есть истина и есть вещи, с которыми невозможно примириться.

— Меня беспокоит то, как ты собираешься поступить с моим другом. Если бы Дамиан попал в лабораторию не к Севиллу, а к тебе, господи, что ты мог бы сделать! Не раздумывая, без сожалений. Это не убийство ради пропитания, не убийство из сострадания — ты жестоко используешь собак, поскольку имеешь на это право, а они страдают молча. Некоторые пытаются их защитить, но большинство просто отворачиваются, потому что им страшно. Они так боятся смерти, что позволят умножать боль и страдания сколько угодно, лишь бы самим прожить чуть дольше — несколько лишних месяцев или лет. Как могут они оставаться собой? Разве у них есть гордость?… Ты такой человек, Дэйв, который может быть любящим, прекрасным отцом, а может встать над кем-нибудь, вроде Дамиана, и спокойно наблюдать, как он мучается и умирает. За хорошие деньги. За публикации. Ты видишь в моем друге только «базовую модель», инструмент исследования, потому что закон тебе это позволяет. Но ты еще и отказываешь ему в разуме, чтобы оправдать себя.

В тусклом свете лицо ее отца выглядело суровым, но Элизабет слишком разозлилась и теперь могла высказать ему в лицо все, что накипело.

— Печально, что ты воспринимаешь все именно так, — сказал Дэйв, — и больно видеть, что ты любишь бездомную собаку больше собственного отца.

Он отвернулся, но Элизабет схватила его за руку — раньше она никогда так не делала.

— Нет, неправда, и ты это знаешь! Я люблю Дамиана не больше, чем тебя, я люблю его по-другому! Нельзя все делить на белое и черное. Неужели ты не можешь понять, что мы с Дамианом вместе пережили? Как ты можешь ждать от меня, что я не буду ему помогать? Черт возьми, Дэйв, я ненавижу то, что ты делаешь, то, на чем ты стоишь. Мне жаль, но это так. Я знаю, ты действительно считаешь, что результат оправдает твои действия, я знаю все доводы. Я выросла среди этого и никогда не слышала ничего другого, но теперь я вижу всю картину. Мне вдруг открылась другая сторона — та, которую раньше со мной не обсуждали. И знаешь — все это мерзко. То, что ты делаешь, — не необходимость. Ты и сам знаешь — я слышала, ты говорил об этом. Есть альтернативы. Это просто самый дешевый и простой путь.