Пёс дороги - [4]

Под окнами бара выстроились вдоль трассы восемь крестов из нержавейки. К одному кто-то привязал пластмассовые розы. На другом красовались пластмассовые фиалки и незабудки.

Уходить мы не спешили. Джесси поболтал с парнем за стойкой, я погонял шары на бильярде. Потом Джесси купил упаковку пива, а я пошел в клозет. Поскольку час был еще ранний, там оказалось чисто. Стены недавно покрасили. На них еще ничего не накарябали, только Пес Дороги отметился:

Пес Дороги.

Как дела в Глокка-Море?^{8}

Почерк у него был размашистый и элегантный. Я потрогал краску: еще липнет. Мы разминулись с Псом лишь на несколько минут.

Пес Дороги в чем-то походил на Джесси. Никто не мог сказать в точности, когда он появился впервые, просто возник однажды. Мы начали наталкиваться на прозвище «Пес Дороги» округлым «спенсоровским», как его прозвал Мэтт Саймонс, курсивом. К имени всегда прилагалось какое-нибудь изречение, которые Мэтт считал «загадочными». Роспись и изречения мелькали на стенах клозетов баров, заправочных станций и придорожных кафе во всех четырех штатах.

Поначалу мы не знали маршрута Пса Дороги. Большинство парней связаны работой, домом или ленью, но не он. Впрочем, года через два «хвост» Пса проследили. Его почерк встречался вдоль всей трассы-2, на востоке терялся в Северной Дакоте, исчезал на юге в Дакоте Южной, а после давал кругаля назад через Вайоминг. Севернее он появлялся до самой Миссулы и дальше, пока снова не выходил на трассу-2. Кем бы ни был Пес Дороги, он гонял по одному и тому же квадрату приблизительно в две тысячи миль.

Сэм Уиндер утверждал, что Пес Дороги — коммунист, который преподает социологию в Монтанском университете.

— Прикиньте, — заявлял Сэм, — только в Европе пишут, как он. В США так не пишут.

Майк Тарбуш считал, что Пес — газетный карикатурист на пенсии. Ведь как еще Пес мог проскочить мимо нас, если не в «нэше» или еще в какой-нибудь стариковской таратайке.

Брат Джесси предполагал, что Пес Дороги — водитель грузовика или, может, цыган, но похоже было, что он так не думает.

Мэтт Саймонс утверждал, что Пес Дороги — коммивояжер с тягой к саморекламе. Свою гипотезу Мэтт основывал на одном «загадочном» послании:

Пес Дороги.

«Братья Ринглинг» перекупили «Шапито братьев Барнум» и партию зубной пасты.

Я особого мнения не имел. По мне, Пес Дороги воплощал душу и сердце трассы-2.

Глубокой ночью, когда ревели моторы, я мог сжимать руль и лететь по двухполоске в темноту. Шоссе ночью ни с чем не сравнить. Над стальными крестами встают призраки, и привидения голосуют на широкой обочине. В ночи все тайны мира кажутся естественными. Если воображение подбрасывает тебе призраков, стопорящих машины, — значит, мертвецы лишь доказывают, что жизнь сладко хороша. Я обгоняю чьи-то фары, выезжаю на встречку и сношу дверцы какому-нибудь гуляке, старавшемуся не попасть в кювет. Можно петь, ругаться, молиться. Миля за милей заполняется мечтами о лошадиных силах, и женщинах, и счастливых-счастливых временах. Пес Дороги был частью этой романтики. Он был самой душой тайны: малый заглянул в темное сердце дороги, а летал свободно, отпускал шуточки и делал подписи спенсоровским курсивом.

Но при свете дня все виделось иначе. Отметка на стене клозета показалась очень и очень дурным знаком.

Владелец бара никого не заметил. Он утверждал, что находился в задней комнате, ставил бутылки на ледник. Пес появился и исчез, как призрак.

Мы с Джесси постояли на площадке у бара. Жаркий солнечный свет лежал на поднимающихся хлебах. По боковому проселку катилось облачко пыли. Оно двигалось так медленно, что без труда можно было догадаться: ползет трактор какого-то фермера. Повсюду заливались луговые жаворонки.

— Скорее всего, мы его обгоним, — сказал Джесси, — если поднажмем.

Мы погрузили собак и даже диски повесили на место, потому что так поступают джентльмены. «Де сото» рвался в путь, как рвется любой «де сото». Мы выжали на всю катушку, около восьмидесяти девяти, а под горку, может, и девяносто две. На такой скорости тормоза мало что дают, поэтому лучше уж доверять своему мастерству и резине.

Не знаю, обогнали ли мы Пса. Он, возможно, припарковался в каком-нибудь городке, а проезжая через городки, мы, разумеется, скорость сбрасывали, как и положено добрым соседям. С остановками поесть, отлить и размять ноги в Миннеаполис попали только после полуночи. Когда мы брали ключи от номера в мотеле, Картошка сонно бурчал, Чипс глядел с облегчением.

— Только не влюбись в кровать, — посоветовал Джесси. — Никакой чертов коммивояжер нас под дверью ждать не будет. Кто рано встает, ну и так далее.

Покупать машину с Джесси оказалось упоительнее некуда. В семь утра мы начали объезжать стоянки. Машины выстроились безмолвными рядами, будто рекламщики на групповом снимке. Поскольку это был Миннеаполис, дорогущего железа мы повидали уйму. «Кадиллаки», «паккарды» и «линкольны» пристроились возле «бьюиков» с откидным верхом, «крайслеров» с автоматической коробкой передач и «корветов». «Отличные машины, — сказал про «корветы» Джесси, — но тесноваты. Больше одного мешка собачьей кормежки не увезешь». В задних рядах прикорнули «хадсоны» и «студебекеры». На одной стоянке имелось нечто под названием «классик лейн». «Форд» модели «А» стоял рядом с «пикапом Интернэшнл» тридцать седьмого года. «Корд» двадцать девятого громоздился, как памятник, коим и являлся, ведь мотора-то у него не было. Но, черт меня побери, возле «корда» примостилась «ла салль-купе» тридцать восьмого, так и излучавшая угрозу. Джесси, возможно, купился бы на эту «ла салль», вот только за ней притаилось нечто исключительное.