Первый в строю - [3]

— За этот столик? — спрашивает Светиков комэска, входя в ленуголок.

— Ну, нет. Я вчера за ним проиграл партию комвзводу Гришину. Да ладно, расставляйте бойцов.

Расставили на клетчатой доске фигуры, готовятся к бою.

— Начинайте, товарищ командир.

— Давайте уж вы. Почет игроку, — говорит комэск и смеется.

Когда он смеется, шрам у него на щеке растягивается и становится похожим на розовый огрызок яблока.

— Отчего это у вас? — спрашивает кто-нибудь комэска.

— В атаке один мертвец отметину наложил…

— Как же это мертвец?

— А так: он рубанул, и я рубанул. Он свалился, а я, вишь, цел. Вот и шашка его.

Клинок у комэска в серебряной оправе. Взял он его в том самом бою, перед которым ходил в разведку.

Здорово комэск рубил этим клинком лозу… Пронесется на своей «Поэзии» вороной — и ни лозочки после него не останется.

Ловко работал! Первым ударником был.

Помню, однажды на стрельбе подходит он к нашей смене и говорит:

— Вызываю вас всех на соревнование — кто больше очков выбьет.

Взял винтовку у красноармейца Крюкова, зарядил пятью патронами и лег между мною и Светиковым. Прицеливается.

Мишень в двухстах шагах от нас — круглое черное пятно.

Я тоже целюсь, и кажется мне, что подмигивает кто-то из-за мишени: «промажешь… промажешь…»

Выстрелил я три патрона. Смотрю на комэска. А он обнял винтовку и не шелохнется, не дышит. Словно прирос к земле. Только кончик штыка вверх немного приподымается — цель на мушку комэск сажает.

Выпустили мы все по пяти патронов и пошли к мишеням смотреть, много ли настреляли.

Чуть-чуть не дотянулся я до комэска. Он сорок шесть, а я сорок три очка выбил. А всего можно было пятьдесят очков выбить.

Улыбается комэск и говорит:

— Ничего. Если каждыми пятью выстрелами четырех фашистов на войне ухлопаешь, благодарность получишь от Республики.

Я — кавалерист. У меня резвый конь, меткая винтовка и острая шашка. В эскадроне нас больше ста человек.

Вот нами-то и командовал товарищ Горбунов, а попросту комэск Вася.

Жили мы по-ударному. Учились хорошо стрелять, рубить на лету противника.

В свободное от военной службы время читали газеты. От них все больше несло порохом. Я, как полпред в Китае, особенно это чувствовал. В газетах каждый день — заметки о налетах на Китайско-Восточную железную дорогу. В кружке только и разговора, что про Китай.

— Ну, что, полпред, будет война?

— И на что им эта дорога понадобилась?

— Для войны и понадобилась, — говорю я. — Дорога у самой границы, возить по ней китайцам нечего.

Дорога эта построена еще в царское время. После Октябрьской революции мы с китайским правительством заключили договор- пользоваться дорогой вместе.

Французские и английские капиталисты испугались нашей пятилетки и подкупили китайских генералов, чтобы они затеяли с нами войну. И белые, что после Октября в Китай удрали, зашевелились: организуют банды, подходят к границе.

Наш лагерь стоит в сорока километрах от границы. Каждый день тревожно -посматриваем мы на сопки. Если вздумают генералы перейти красную черту, нам первым выступать.

После восьми часов учебы спится хорошо.

Был четвертый час, и весь эскадрон спал. О бессоннице нам и вспоминать не приходится — не бывает ее у красноармейцев. Крепко спал и я.

Вдруг дежурный по эскадрону во все горло:

— Поднимайсь! Моментом одевайсь, умывайсь — и в лен-уголок!

Оделся я быстро, как по тревоге полагается.

В пять минут все были готовы.

Собрались в лен-уголке.

— Что случилось?..

— Почему это нас подняли?..

Вошел комэск. Тут притихли все.

— Товарищи, — сказал комэск, — сегодня китайские генералы вооруженным путем захватили Китайско-Восточную железную дорогу. Часть служащих убили, част арестовали и посадили в тюрьму.

Эскадрон заволновался, загудел.

— Будем на-чеку, — сказал комэск. — Может, сегодня нам дадут приказ, и мы должны будем выступать. Помните, от нас граница — рукой подать. Долой захватчиков-белобандитов!

— Долой!.. Долой!..

Это было 13 июля 1929 года.

Назавтра комэск получил приказ: отбить отряд белокитайцев, перешедший границу и находящийся в сопках в тридцати километрах от нас.

Выехали мы рано утром. Комэск, как всегда, впереди.

Кругом сопки. Сопки — вроде гор, только не очень высокие. Куда ниже, чем у нас на Кавказе.

Едем.

Вдруг справа будто трещетка заговорила — выстрелы посыпались.

— Слезай с коней! — кричит комэск. — Коноводы с конями за ту сопку… — И рукой показывает.

Залегли мы в сопках, и пошла перестрелка с белокитайцами.

Лег я неподалеку от комэска, как тогда на учебной стрельбе, сжал винтовку, глазами между сопок шарю. Вижу, пробирается по фронту какой-то ферт в галифах. Прицелился я в него, нажал на спусковой крючок… Что такое? Винтовка не стреляет. Открыл затвор — патрон целехонек, как был. Зло взяло. «Ушел,-думаю,- один карась белопогонный». А комэск в это время приложился щекой к прикладу, цель.моя только руками взмахнула и — носом в землю…

— Два!-крикнул комэск. Это он считает, сколько врагов советской власти ухлопал.

У меня затвор был неисправен — довинтил я курок с пуговкой, и дело пошло.

Смотрю, комэск мне знак дает, чтобы я подполз к нему.

— Там, между сопками, пулемет, — говорит комэск. — Отсюда его не снять. А снять нужно.