Первый удар. Повесть о будущей войне - [33]

В подземельях шушукались. Шушукались в подворотнях, в темных квартирах, в цехах затемненных заводов.

Берлинские предприятия стояли. В ожидании Волкова они были погружены в темноту и молчание. В одиннадцать часов ночи, когда настало время смены на заводах АЭГ,[23] рабочие отказались сидеть взаперти. Они требовали, чтобы их отпустили домой. Прискакавшие бонзы[24] ничего не могли сделать. Рабочие волновались и требовали, чтобы их немедленно выпустили, грозя в противном случае головами бонз разбить ворота завода. И опять заработала почта шепотом. Через двадцать минут то же самое произошло на газовом заводе у Данцигерштрассе. Туда даже не успели приехать бонзы. Рабочие газового завода вышли на улицу, не ожидая смены. Но вместо того, чтобы разойтись в разные стороны, как делали каждый день, отправляясь по домам, они в молчании, беглым шагом направились вверх по Данцигерштрассе на выручку рабочим АЭГ. На ходу строились колонны. Выделялись командиры.

Мерный топот тысячи ног глухо раздавался в темной щели Данцигерштрассе, когда вдруг голова колонны остановилась. На скрещении с Шенгаузераллее рабочих встретил сильный отряд полиции. В темноте можно было разобрать силуэты броневых автомобилей. На один из них взобрался «доверенный»,[25] но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, толпа повернулась и бросилась к Паппельаллее, пытаясь обойти заставу с севера. Это не удалось. Там стояли броневики. Машины глухо гудели, двигаясь на малом газу и сжимая рабочих стальным прессом. Когда теснота достигла предела и люди готовы были лезть друг на друга, полицейские открыли узкий проход в сторону Шенхаузераллее и ударами дубинок погнали рабочих к выходу метрополитена. Светящееся синее «U»[26] было единственной точкой на всем пространстве улицы, которую можно было видеть. Рабочих загоняли в узкий проход унтергрунда — первое попавшееся место, где их можно было лишить возможности передвигаться.

Нижние рабочие были уже на платформе подземной станции, а наверху работали резиновые дубинки шупо, пихали в спину стальные листы бронированных радиаторов полицейских машин. Толпа рабочих уже не помещалась на лестницах, в проходах, на платформе. Под напором верхних рядов рабочие оказались сброшенными на пути. Снизу предупреждали, кричали, вопили. А полицейские продолжали втискивать толпу под синее «U».

Рабочих на путях становилось все больше. Им некуда было деваться. Пронесся слух, что от Александерплатц идет поезд с полицией. Начальник станции подтвердил это. Раздались крики с требованием задержать поезд, чтобы он не врезался в толпу. Но испуганный начальник станции заперся у себя в будке с несколькими шупо. Напрасно сыпались удары рабочих на окованные створки. На путях были уже сотни их товарищей. Рабочие хотели сами дать сигнал об остановке поезда. Но все управление сигнализацией находилось в будке. Несмотря на то, что оттуда сыпались ругань и угрозы шупо стрелять в первого, кто покажется, рабочие раздобыли на платформе железную скамейку и стали ею, как тараном, выбивать дверь.

Красная стрелка индикатора стремительно бежала по линейке схемы. Вот она миновала Лотрингерштрассе, вот подошла к Шенгаузерплатц, приближается к пересечению Данцигер и Шенгаузераллее. Остались считанные минуты. Стальная дверь камеры гнется, но висит еще на петлях. Рабочие разбили уже одну скамейку и таранят второй. Вот соскочила первая петля. С путей сотни расширенных глаз следят за движением красной стрелки. Люди в ужасе карабкаются на платформу. Стоящие там лезут на плечи товарищей, они садятся друг на друга. Цепляются за поручни лестниц, чтобы освободить лишний дюйм места для нижних товарищей. Наверху, у выхода на улицу, загороженного решетчатой дверью, кто-то, рыдая, пытается объяснить полицейскому офицеру происходящее, но тот делает вид, что не слышит. Люди по эту сторону решетки кричат, требуют; многих начинает бить истерика. Их нервы уже не выдерживают напряжения. Они вцепились в прутья и с воем трясут их, трясут. Оттуда, с улицы, несется брань. Шупо бьют дубинками по пальцам людей, вцепившихся в решетку. Их не касается то, что происходит внизу. Приказ был ясен: рабочих газового завода загнать в унтергрунд до прибытия резерва, высланного с Александерплатц поездом подземки. Шупо его исполнили. Теперь рабочие могут бесноваться сколько им угодно.

Старый рабочий, по скрюченным пальцам которого с ожесточением бьет шупо, не выпускает решетки. Он уже не может кричать, нет больше ни голоса, ни сил. Слезы текут по желтой коже изможденного лица и застревают в глубоких морщинах, в седой бороде.

Вдруг снизу доносится вопль тысячи глоток. Его покрывает грохот выкатившегося из тоннеля поезда. Рабочий отпускает руки и без сил повисает, прижатый к решетке телами других рабочих…

Весь юго-запад неба окрасился в пурпур. Это не был восход. Было еще рано, да солнце и не восходит на западе. Но отсвет разрастался. Скоро он окрасил половину неба.

Это горели гигантские склады горючего в Магдебурге.

Отблеск этих пожаров видел и Волков и в тот момент, когда он с курса на Берлин повернул к Нюрнбергу.