Первый ученик - [87]

Стирая чужую душу псионник растрачивает собственную. Из отряда стирателей редко кто выходят на пенсию, его солдаты к тридцати годам выглядят на семьдесят. Стереть призрака — значит вливать в него силу, пока оболочка не лопнет. Делая это, пси-специалист опустошает себя. Сколько он выдержит на пределе возможностей?

— Ох, — послышался тихий вздох, парень обернулся.

Макс погрузился в мир фотографий, снимков энергии и некрологов, в мир грядущего будущего так сильно, что не услышал, как вошла Лиса. Как она встала за спиной и взяла в руки письмо, на котором остались его потные отпечатки.

— Убирайся. — сказал он.

— Максим…

— Чего непонятного в слове «убирайся»?

— Я могу помочь.

— Я не просил о помощи.

— Послушай…

— Уходи, или я выкину тебя отсюда.

Настя была упорной, иногда безрассудно упрямой, но она не была дурочкой. Она знала, когда можно настаивать, а когда нет. Не тогда когда его голос звенел от бешенства.

— Когда будешь готов говорить, просто позови, — тихо сказала девушка, закрывая за собой дверь.

Грош вернулся к экрану, с которого на него смотрели люди с потухшими глазами. Люди в инвалидных колясках, многие с кислородными баллонами и скрюченными шишковатыми пальцами.

Картинки преследовали его всю ночь, не помог даже укол, смесь обезболивающего с успокоительным. Он забылся сном, в котором он бежал по заваленным штрекам шахты, спасался от оглушающего камнепада, преследующего его попятам. И вдруг оказывался сидящим в инвалидной коляске. Дрожащие пальцы не в силах были ухватить обод колеса и двинуться дальше, в мышцах не было силы, а дряхлеющее тело ломило о усилий, дыхание отдавало кислятиной. Звук раздавался все ближе и ближе. Каменный глыбы катились по коридору, словно мячи в кегельбане. Еще секунда и… он до последнего пытался сдвинуть с места застрявшую на неровном полу коляску. Пока его не завалило. Пока он не проснулся.

Грош до утра пялился в потолок, как никогда осознавая, что до отъезда из бункера осталось семь дней.

— Ты как? — спросил Лёха.

— Думаешь, если ты спросишь в третий раз, а я в третий раз отвечу: нормально, что-нибудь изменится.

— Блин, ну почему ты такой, — Игрок отставил кружку.

Они сидели в столовой. За соседним столом о чем-то спорили толстяк и Сухарев, через проход заканчивала обед сменившаяся с поста охраны пятёрка солдат, Калес присоединился к ним спустя минуту. В дальнем конце зала, где столики были заняты через один, он увидел Маркелова, и встретился взглядами с незнакомыми мужчинами и женщинами. Здесь мало кому было дело до временного жильца, раз знал своё место и не совался куда не надо. Лисицина заняла столик в углу и сверлила его взглядом.

— Потому что, — ответил Грошев, поднимая ложку и совершенно не ощущая вкуса того, что ел.

— Тогда я знаю, что тебя развеселит, — Лёха посмотрел на Гроша, — Ну или хотя бы отвлечёт, — он встал и скомандовал, — Идём.

Игрок привел его в один из залов, где Максу бывать еще не доводилось. В первый момент парень даже подумал, что друг ошибся и их сейчас вежливо или не очень вежливо выставят за дверь. Помещение больше всего напоминало тронный зал, хотя как он мог судить, если видел нечто подобное пару раз по телевизору.

Зал был большой, просто огромный.

— Не дрейфь, — его толкнули в спину, и засмеявшийся Воронов вошел в зал.

Следом появился Сухарев, и скупо улыбающася Лиса.

— Мы знаем, что ты тут никогда не был, — сказал Игрок, — Мы уговорили профа открыть зал для церемоний.

— Не совсем так, молодой человек. У нас инвентаризация, — раздался голос и Грош увидел Дорогова и Цаплина с ноутбуком стоящих чуть дальше, — Но когда мы узнали, что вы не проходили посвящение, то решили заняться залом немного раньше, чем планировали.

— Посвящение?

— Точно, — толстяк остановился рядом с профессором.

Высокие потолки, отполированный до блеска пол, резные каменные колонны, которые не по силам обхватить руками одному человеку. Картины, портьеры. Постаменты и статуи. Слишком торжественно, слишком помпезно. Только трона с императором не хватает.

— Ты тогда сбежал из академии, — тихо сказала Настя.

— Опять, — оглянулся Лёха, — И пропустил посвящение в псионники.

— Почему-то меня это только радует.

— Да ладно, было весело, — отмахнулся Игрок, — Великий герцог даже речь толкнул.

— Он был пьян и сильно шатался, — вставила Настя.

— Потом мы поклялись служить и защищать, — Лёха указал на постамент, где стояла каменная плита с высеченными словами.

Первая присяга воинов Керифонту. Макс почувствовал как на него накатывает раздражение, ему было не дела ни до слов, ни до мертвецов, что их произносили.

— Першину вырвало на ботинки распорядителя, — вспомнила Лисицына.

— И весело пошло по нарастающей, — буркнул Грош, — Где купель, в которой полагалось топиться? И каким узилищем перекрещивали?

— Что-то ты сегодня мрачнее обычного, — Лёха остановился напротив постамента с помпезным кубком, увенчанным гербом Империи. Такой очень хорошо бы смотрелся в руках у капитана спортивной команды под вспышками фотокамер.

— Кстати об узилищах, — друг указал на кубок, — Угадай кто это?

Макс промолчал, не ощущая даже малейшего всплеска любопытства. Ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться подальше отсюда. От ничего незначащих слов и улыбок.