Первый среди равных - [39]

Он не успел ещё закончить ни одного, ни другого, как произошли события, на какое-то время отвлекшие его от давенкурского дела, как, впрочем, и от всех других дел.

57

21 июня 1791 года Париж был разбужен тремя пушечными выстрелами: жители столицы извещались, что Людовик XVI, перед которым столько месяцев безуспешно расшаркивалось Учредительное собрание, тайно бежал вместе с семьёй из Тюильрийского дворца, намереваясь покинуть Францию.

Королевская затея не удалась. В тот же день беглецы были задержаны неподалёку от границы.

Возникал законный вопрос: что делать дальше?

У народа Франции сомнений не было — изменника-короля следовало немедленно низложить и отдать под суд. Об этом прямо говорилось в петиции, составленной демократическими клубами Парижа.

Но правительство крупных собственников судило иначе.

Когда 17 июля на Марсовом поле собрались тысячи людей, чтобы подписать петицию, гвардейцы Лафайета но приказу мэра Парижа Байи расстреляли безоружную толпу.

Все эти события, быстро следовавшие одно за другим, глубоко потрясли Бабёфа. И однако он удивился им меньше, чем кто-либо: где-то в глубине души он не исключал возможности подобного, более того — он ждал нечто в этом роде. Ибо он давно не верил в короля, давно разочаровался в Учредительном собрании, давно понял: прежнее третье сословие окончательно распалось и одна его часть противостояла другой.

Теперь всё было доведено до логического конца: король изменил Собранию, Собрание оскандалилось в глазах целой Франции, и одна часть бывшего третьего сословия во имя предателя-короля пролила кровь другой.

С горечью видел Бабёф: перед лицом случившегося даже лучшие люди революции, даже наиболее ценимые им вожди обнаружили растерянность. Марат… Робеспьер… Дантон… Они понимали, что Собрание негодно и негоден монарх, но они всё ещё не могли дойти до мысли о негодности монархии…

Он смотрел глубже, чем они.

В эти дни он стал республиканцем.

Он понимал: замена короля ничего не решит. Нужно уничтожить королевскую власть. Нужно провозгласить республику. Нужно пересмотреть конституцию. Нужно расширить права народа. Нужно созвать новое Собрание. На новых принципах. Из новых людей. Ради новых законов.

И в основе всего этого — закон всех законов и вопрос всех вопросов — проблема собственности.

Истинная свобода может быть основана только на истинном равенстве.

Истинное равенство возможно лишь в том случае, если не будет богатых и бедных.

Но для этого прежде всего надо покончить с остатками феодализма — такова первостепенная общая задача. А общее складывается из частного.

Значит, он был прав, придавая такое значение давенкурской трагедии.

И, засучив рукава, бывший февдист продолжает начатую работу.

58

— В своем мемуаре, — говорит он с трибуны нойонского «Общества друзей Родины» в июле 1791 года, — я стремился показать злоупотребления и страшные бедствия, которые ещё принесёт чудовищный феодализм, если он сохранится даже в тех границах, что намечены Учредительным собранием. Я показал, что удары, нанесённые этой гидре, слишком слабы и что, если следующее Законодательное собрание не решится полностью её уничтожить, феодализм возродится из пепла…

В этих словах нет преувеличений.

Мемуар проникнут страстной уверенностью в том, что революция до конца уничтожит феодализм и феодальную аристократию.

Уделом их станет проклятие и презрение…

Новый труд Бабёфа имел большой успех в Пикардии. Аристократия же встретила его лютой злобой.

Один из главных советников госпожи Ламир, некий аббат Турнье, которому особенно досталось от Бабёфа, издал против него анонимный пасквиль на шестидесяти семи страницах, где осыпал защитника давенкурских крестьян грубыми, лживыми измышлениями.

Бабёф ответил на этот выпад с большим достоинством. Во втором мемуаре по давенкурскому делу он тонко высмеял клевету Турнье и, показав полную несостоятельность всех доводов своего «обличителя», снова вернулся к главным проблемам. Будущее людей труда, крестьян и рабочих, уверял он, зависит от успешности их борьбы, уверенности в себе и стойкости в сопротивлении насильникам. «Вас призывают, — обращался он к давенкурским крестьянам, — обесчестить себя и отречься от участия в самом похвальном деле, в защите своих братьев, которых варвары хотели принести в жертву. Отрекитесь, покиньте их, признайте их виновными! Завтра же уделом их станет эшафот. Но когда победит феодальная орда, послезавтра она пошлёт на казнь и вас».

Судебные власти Мондидье всячески сопротивлялись натиску Бабёфа. Не чувствуя себя в силах осудить обвиняемых, но и не желая их оправдывать, они затягивали дело.

Но и затягивание обернулось против них. Осенью 1791 года возникли обстоятельства, которые невольно помогли Бабёфу и его подзащитным.

59

Этой осенью Учредительное собрание полностью закончило работу над конституцией — венцом своего более чем двухлетнего хитроумного творчества.

Конституция торжественно провозглашала принцип народного суверенитета, который тут же разбивала вдребезги. Высшая законодательная власть вручалась Законодательному собранию, избираемому сроком на два года по цензовой системе из числа «активных» граждан. Главой исполнительной власти объявлялся король, назначавший министров, высших военачальников и наделённый правом вето — правом надолго приостанавливать любой законопроект Собрания. Личность короля объявлялась неприкосновенной, ответственности подлежали агенты исполнительной власти. Конституция не разрешила аграрного вопроса и узаконила рабство в колониях.