Первый слушатель - [5]

Это было похоже на град снарядов. Точный прицельный огонь по вылетевшему на банку кораблю.

Все было сметено. Остались - кафедра философии войны, квартира при академии, авторитет основоположника и сочувствие профессоров. Это все-таки кое-что значило. Академия пошла новым, опасным курсом, но на мостике его заменил не один из этих апостолов разрушения - коммунистов, а Кондрат Петрович, ученик и соратник. Это тоже было немало.

Теперь основоположник занялся пересмотром стратегического плана. Он прочитывал газеты, как донесения разведывательных отрядов, углублялся в историю революции, как в описание аналогичных кампаний, читал Маркса и Каутского, как протоколы допросов пленных, Спенсера и Соловьева - как меморандумы союзных держав. Мало-помалу обстановка становилась для него ясной: страна вступала на путь нэпа, партия отказывалась от дикого разрушения всего старого, и после шторма, причинившего аварию, но разогнавшего туман, перед академией зажегся далекий, но ясно видимый маяк российская демократическая республика, точная копия германской, уже нашедшей форму...

И если матросы - коммунисты и разрушители - все же ворвались в академию, нельзя было рассматривать этот факт как полное поражение. Там, где Борис Игнатьевич и остальные видели начало конца, он видел начало победы. Коммунизм отступает для нэпа - революция отступит перед наукой. Партия посылает в академию матросов - что ж, академия будет обучать матросов. Пожалуйста... Академия сделает матросов флотоводцами. Но такими флотоводцами, которые поведут флот туда, куда хочет наука, а не революция, скрытые пути которой разгаданы наукой.

Он отбросил корректуру и придвинул к себе чистую бумагу. "Субстанция!.." Близорукий остряк!.. Подлинный ученый должен уметь передать сущность своих идей и ребенку, истина всегда проста, и надо только найти для нее понятную форму. Матросы же не дети и во флоте кое-что понимают.

Он плотнее уселся в кресле и начал работать над конспектом лекций для подготовительного курса с увлечением, которого давно за собой не замечал.

Борис Игнатьевич, поднявшись к себе, нашел нового слушателя за чтением газеты. Тот с подчеркнутой военной выправкой тотчас встал ему навстречу. Это несколько смутило Бориса Игнатьевича, и, вспомнив свое недавнее хамство, он подошел к нему, протягивая руку.

- Извините, что не смог вас принять, - сказал он, чувствуя на себе иронический взгляд баронессы Буксгевден.

Командир взял под козырек и неожиданно громко (так, что баронесса вздрогнула), четко отрапортовал:

- Товарищ начальник, флагманский артиллерист Каспийской военной флотилии военный моряк Белосельский прибыл в ваше распоряжение для обучения в академии.

Борис Игнатьевич с самого начала рапорта совершенно растерялся, не зная, что делать с протянутой рукой. Он кое-как дослушал рапорт, удерживаясь от желания самому стать "смирно", и с облегчением почувствовал наконец крепкое пожатие руки прибывшего.

- Прошу... сюда... - сказал он, еще не оправившись и избегая смотреть на баронессу, которая, как он догадывался, вряд ли одобряла его поведение.

Они прошли в кабинет, и там Белосельский положил на стол пухлую пачку бумаг. Документы поставили Бориса Игнатьевича в тупик: канцелярия была для него делом темным, и он решительно не знал, где и какие ставить резолюции. Будь это кто-нибудь из своих, Борис Игнатьевич тотчас отложил бы бумаги в сторону, сказав: "Ну, батенька, эту писанину отдайте баронессе", и завел бы разговор на более интересные темы: как там, на Каспии, разворачивается Иленбек (его загнали туда флагартом вместо Бориса Игнатьевича, которого академии удалось отстоять), как с харчем, правда ли, что с Персией подторговывают рисом?.. Но это был чужой, и военная четкость, с которой он отрапортовал и представил документы, обязывала к таким же четким действиям, чтобы не дать повода с первых же шагов обвинить академию в растяпстве... Продовольственный и денежный аттестаты... командировочные... какой-то, черт его знает, арматурный список... Отношение штаба с просьбой обеспечить квартиру... Кондрат, уезжая, советовал с места окатывать этих "ответственных" холодной водой: никакими квартирами академия не располагает, столовая, мол, по тесноте обслуживает только преподавательский состав... Сам бы и окатывал - небось предпочел словчиться. Окатишь такого, еще на грубость нарвешься...

Пауза нелепо затягивалась. Внезапно его осенило: массивный письменный прибор загораживал бумаги от Белосельского. Он взял вставочку и, ткнув ею мимо чернильницы, энергично зачиркал сухим пером по проклятым аттестатам, одновременно протянув левую руку к кнопке на столе. Баронесса, войдя, остановилась у стола, выжидая.

- В приказ, - коротко сказал он ей, протягивая бумаги.

Баронеса поднесла их к близоруким глазам и изумленно подняла брови.

- Возьмите, возьмите, я потом объясню, - замахал он рукой, не давая ей говорить. Пожав плечами, она вышла. Честь академии была спасена, и Борис Игнатьевич почувствовал себя спокойнее. Он откинулся в кресле, разглядывая Белосельского с откровенным любопытством.

Так вот кому приходилось доверять сложный и прекрасный результат многих лет упорных поисков, опыта, выкладок! Небось на первой же лекции потребует обосновать рассеивание снарядов классовой борьбой или объяснить баллистику с точки зрения... как его... исторического материализма!.. Флагманский артиллерист!.. Интересно, кто разрабатывал для него планы стрельб и писал приказы? Теперь ведь это модно - сажать командующими и начальниками штабов матросов, а всю их работу взваливать на спецов, безыменных негров, добывающих им ордена. Подписывать легко, коли есть кому за тебя соображать... Впрочем, этот, кажется, не из матросов: сел в кресло не развалясь и не потянулся тотчас в карман за папиросой. И там, в приемной, смолчал и не заавралил. Разве что взгляд... Пристальный, неприятный взгляд, которым он тоже изучает сейчас Бориса Игнатьевича... Взгляд комиссарский. Загадочный. И черт его знает, что в нем кроется, и от него становится почему-то не по себе...