Первый день спасения - [11]

– Я думал и думаю об этом, – лицо начальника спецслужбы порозовело от обиды. – Я прекрасно понимаю важность этих двух моментов.

– При угрозе захвата Мутанта министерскими силами он должен быть безжалостно уничтожен.

– И это я тоже понимаю, мой генерал. Я прекрасно понимаю, однако, что первостепенным вопросом является захват министерских складов. Без Мутанта мы до сих пор обходились и сможем обходиться впредь. Без запасов – нет. Захват министерских складов даст нам возможность продержаться еще по меньшей мере год…

– А потом? – громко, насмешливо спросил начальник артиллерии.

– Я не вижу смысла в беспредметной болтовне! – огрызнулся начальник спецслужбы, а начальник космического командования вдруг улыбнулся беззащитно и совсем по-детски. В наступившей тишине председатель глухо сказал:

– Все свободны.

Когда отгрохотали стулья и отхлопала дверь, он вынул из ящика стола изящный курвиметр и медленно подошел к карте. Уткнул колесико в пункт "А-1". Следуя линиям высот, огибая какие-то условные знаки, густо засыпавшие бумагу, дрожащей рукой повел мягко зажурчавшую пластмассовую безделушку к пункту "Отметка 97 (Корыто"). Раз, другой. Третий. Он выискивал оптимальный маршрут – и не заметил, как приоткрылась дверь.

– Четырнадцать миль, – сказал, стоя на пороге, начальник объединенного космического командования. Председатель, как ужаленный, обернулся. Курвиметр вылетел из его пропотевших пальцев, сухо ударил по полу – сколовшаяся рукоятка длинной глянцево-черной каплей брызнула под необъятный стол. – Меньше никак, я тоже… И места опасные – зыбучий солончак, дюны. Крысиные города… В одиночку не добраться.

– Я намечал путь следования мобильной группы, – высокомерно проговорил председатель. – На случай, если днем его не обнаружат и придется вечером взять или уничтожить его дома.

– Я так сразу и понял, мой генерал.

Председатель нагнулся за осколками. Его дыхание, натужное от неудобной позы, прерывисто скрипело в тупой подземной тишине. Потом, упершись одной рукой в колено, он медленно распрямился.

– Да, – сказал он, задыхаясь. – Крысиные… – Неловко приставил обломок к обломку – пальцы его не слушались, излом колотился об излом. Еще можно склеить, – беспомощно выговорил он.

– Можно, – ответил начальник объединенного космического командования. – Только – зачем?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДЕНЬ

ОТЕЦ

Перерыв обрывает работу, как смерть.

Перерыв сметает бьющий в мозг грохот, и в мозгу становится просторно и пусто от распахнувшейся тишины, и кажется, будто проваливаешься и падаешь. И действительно падаешь – там, где застала сирена, – и не думаешь уже ни о чем, и долго не можешь шевелиться, говорить, даже пить – только тупо смотреть, как тонет свет в медленных перекатах каменной пыли, как растворяются, убегая во мглу, тусклые рельсы узкоколейки, как, стиснутое узостью штольни, мерцает исчезающее пятнышко света – у выхода, над постом охраны.

В перерыв можно слышать кашель. Вблизи, вдали. Он ходит мертво хрустящими волнами – немощно кашляет мгла, старчески кашляет эхо.

Профессор сидел, привалившись к борту вагонетки. Рядом хрипел напарник – живот его, раздвинув полы лишенного пуговиц пальто, судорожно ходил вверх-вниз. Бессильно ворочая глазами, напарник следил, как профессор, отпив глоток, завинчивает флягу.

В перерыв можно разговаривать.

– Я человек без воли, – просипел напарник. – Вечно все… выхлебаю с утра. А потом загибаюсь.

Профессор молча протянул ему флягу. Запекшиеся в черную корку губы дрогнули, рука шевельнулась и бессильно замерла.

– Нет… я не…

– Берите-берите, – профессор подождал еще. Напарник закрыл глаза. Ну, ничего, – сказал профессор, убирая флягу. – Скоро воды будет вдоволь.

Напарник вдруг застонал, словно от мучительной боли, и перекатил голову лицом вверх.

– Молчите уж, – просипел он, – раз ничего не понимаете.

Сердце успокаивалось. Кровь перестала лопаться в глазах и в пальцах.

– Знаете, чем отличается человек разумный от человека дрессированного? – вдруг спросил профессор. – На вопрос, как достичь благоденствия, портной сказал бы, что нужно шить больше красивой одежды, спортсмен – что нужно больше бегать, писатель – что нужно слово в слово публиковать все, что он пишет, а, например, больничный врач – что нужно увеличить число коек в палатах. И все были бы правы. Но эта правота не имела бы никакого отношения к ядру проблемы.

Напарник выждал. Затем спросил с беспокойством:

– Зачем вы это сказали?

– Не знаю, – помедлив, ответил профессор. – Понимаю: это естественно. Но так обидно. И так безнадежно. Вот и приходит в голову…

– Вам еще что-то приходит в голову?

Профессор смолчал.

– Мне тоже иногда… приходит в голову, – напарник со свистом вдохнул серый сироп. – Я спать не могу от ужаса. Я отпилил бы себе эту голову, чтобы в нее ничего не приходило!

Профессор чуть улыбнулся – губы лопнули сразу в трех местах. Он слизнул капельки крови и примирительно сказал:

– Здесь это не трудно, по-моему.

– Ах, так вы издеваетесь надо мной! – Напарник резко повернулся к нему и на миг сморщился от боли в мышцах. – Вы меня провоцируете! – почти выкрикнул он.