Первый День Службы - [28]

На небе разъяснилось и степь раскалилась от жары. Пыль жгла ноги в легеньких сандалетах. В довершение ко всему зверски хотелось жрать. Бабкин рацион вовсе не был рассчитан на подобные упражнения. Как говаривали в старину знающие люди: «Если шахматы — вид спорта, то онанизм это тяжелая атлетика!» Вдовушка в сумочке, небось, прихватила что-нибудь сытное, но возвращаться спросить ее было стыдно. «А, между тем, чего здесь стыдного? — рассуждал Шпала, шатаясь между могилами, — Вот я потратил на нее силы, доставил ей огромное удовольствие, на которое она без меня еще, может быть, долго не решилась бы, и теперь мне же стыдно попросить у нее за это хотя бы на возмещение затраченной энергии. Какие тут могут быть нравственные ограничения, если пища — это естественная потребность здорового организма! Что в этом может быть стыдного? Эх, уж эти пресловутые каноны рыцарства! Весь мужчина повязан ими с ног до головы и обезоружен перед бабами. Не иначе, как именно они и выдумали эти каноны. Умри с голоду но не попроси жрать! — как вам это нравится? А вот плевал я на них, сейчас пойду и попрошу себя попотчевать из принципа! Все же он решил перетерпеть с расчетом до будущего раза.

Где-то на столике в оградке увидел сверток, обнаружил в нем объедки, зачерствевшие кусочки хлеба, пожелтевшее сало, лук — всего в общей сложности граммов сто и съел это до последней крохи, даже бумагу вылизал. Не помогло! Наоборот, есть захотелось еще больше. Плутал по кладбищу долго, уже отчаялся найти нужный номер. Последнее людское пристанище было на удивление безлюдным и беспорядочным, так что не у кого даже спросить подсказки, как вдруг показались близкие номера. Логическим путем он бы до них никак не добрался, ибо последовательности тут никакой не угадывалось. Вот Витька кружит уже в пределах десятка, но нужный номер никак не может найти. Есть все номера, кроме дедова. Наконец его внимание привлек пустой, заросший бурьяном участок. Шпала вошел в него и набрел на металлический из ржавых труб крест. На жестянке ни фамилии, ни имени, ни даты, лишь едва различимый, коряво выведенный выгоревшей краской номер. Слезы, непрошеные, горькие хлынули из Витькиных глаз. Так вот как о тебе тут заботятся, дед! Вот почему они меня не пускали к тебе, сволочи! Они ведь даже ни разу не были здесь после похорон. Опустившись на колени, обняв крест, он, сильный, здоровый, молодой завыл в голос.

Дед был конечно не сахар — Шпала это знал и помнил. Героический был дед! Медалью за отвагу награжден, но как человек в жизни он был совершенно невыносим. В трезвом виде он любил командовать, а в пьяном бросался на всех с чем попадя. (Нападай с чем бог послал! — учил Суворов.) Все по его пьяным представлениям являлись кулаками и врагами Советской власти.

— Не кулак, говоришь? — кричал он как-то на соседа. — А почему у тебя хата выше моей?

Спорить с ним было абсолютно бесполезно, ибо никаких аргументов, кроме классового чутья, дед в рассчет не принимал. Когда он приезжал в гости, Витька, будучи еще ребенком, днем гулял, а вечером отсиживался в кладовке, пока дед не угомонится. Тот обычно разоблачал всех и вся.

— Зажрались, кабана держать не хотите! Ну и что, что держать негде? Наворуй досок, сделай сарай. Мало я тебя в детстве порол! (Это отцу). Интеллигентики, белоручки. («интеллигентики» — это было у деда самой уничтожительной руганью, крепче обычной такой-то матери, и обычно предшествовало мордобитию). Потом гневные крики деда переходили в ворчание, затем в еле слышное бормотание и, наконец, дед засыпал. Витька, в сопровождении матери пробирался тогда к себе в спальню. Делом это было весьма нелегким, так как дед спал так же, как и пил перед тем, сидя, спал старчески чутко и порой даже с открытыми глазами. К счастью, дед никогда не задерживался в гостях долго. Не найдя достойного соперника, он спешил далее, чтобы обрадовать своим обществом очередного сына или зятя. Нуждаясь в постоянном стрессовом допинге, дед терпеть не мог оседлой жизни. Однако и вояжи его были для близких не лучше. Боялись, что рано или поздно его убьют где-нибудь по дороге. Однако, кому суждено быть повешенным, тот, как известно, не тонет! У деда был свой ангел-хранитель. Из каждой поездки он возвращался битым, и иногда весьма, но неизменно счастливым. Дед даже молодел после таких баталий! Так целительно на его организм действовали побои. «Без звездюлей — как без пряников!»

После каждого такого путешествия он на некоторое время утихал, становясь на редкость отзывчивым и добрым, до поры! Медаль «За отвагу» дед получил на фронте. Поднял в атаку роту. Был приказ взять некую высоту любой ценой. Многочисленные атаки не приносили успеха и обходились дорого, — погиб почти весь командный состав роты. А высоту нужно было взять, как можно быстрее: с нее противник обстреливал наши позиции, нанося ощутимый урон. Сидеть в окопах тоже было не сахар — рота быстро редела. Убило товарища справа, товарища слева и дед озверел: решил рассчитаться с фашистами на высоте или погибнуть. Выскочил из окопа и заорал благим матом: что, мол, бляди, засели, так всех перебьют, и что-то еще в этом духе. В общем: «За родину, за Сталина!», как в газетах пишут. Его агитация подействовала. Бойцы встали. Это, — как дед всегда подчеркивал в подобных случаях, — не так-то просто — роту в атаку поднять. Посылать на смерть людей, с которыми делишься последней затяжкой, мыслями сокровенными, которые тебе больше, чем родня, потому что завтра бой и они тебя от смерти спасают, а ты их. Для удачного штурма приказа мало! И звездочки на погонах тут роли не играют. Только за тем бойцы в атаку легко пойдут, кому как себе доверяют, в ком дух дерзкий и рука удачная. Это как высшее признание, если за тобой идут! И нельзя потому перед ними ни солгать, ни смалодушничать. Атака завершилась на сей раз успешно. Высоту захватили и удерживали сутки до прихода подкрепления. Командовал все это время бойцами дед. Представили к награде. Подъявившийся откуда-то военкор предлагал даже высоту дедовой фамилией назвать, но фамилия оказалась невзрачной и высота так и осталась безымянной. А вообще, по словам деда, всю войну в пехоте и чтоб живым остаться — это в рубашке родиться надо! За три месяца наступательных боев состав роты меняется на две трети. При штурмах особо укрепленных оборонительных районов, таких как линия Манергейма, например, роту могут положить за день. Идти в атаку первыми тут все равно, что на верную смерть. Дед пробыл всю войну в пехоте. Атаки, отступления, окружения, рукопашные… Если все это принять во внимание, не таким уж странным покажется его дикий характер!