Первый день нового года - [2]

Но вот, например, армию я редко вспоминаю, хотя на фронте был около года.

А что же надо запомнить? Ведь биография моя очень проста.

Я был двенадцатым ребенком в семье. Пока жил дед — нас звали Алехины (дед Алексей). Когда дед умер — мы стали Марьины (бабка Марья). Но фамилия у меня осталась по деду. Одиннадцати лет я был отдан в город на заработки. В восемнадцать лет вступил в кавалерийскую дивизию Киквидзе. Под моей лошадью разорвался снаряд. Одну ногу мне ампутировали, из другой извлекли семнадцать осколков.

В больнице я пытался кончить жизнь самоубийством, но меня отходили.

Я поступил на рабфак. Через три года — в Московский университет. Потом я был на партийной работе (в партии я с 1919 года). Я работал инструктором орггруппы ЦК, начальником проектного бюро, директором фабрики, управляющим большого строительства, парторгом тракторного завода, начальником отдела кадров наркомата. Где я только не работал! Даже полгода исполнял должность заместителя наркома.

Но война помешала мне кончить второй институт и получить техническое образование. Потом наступило время, когда открыли зеленую улицу для дипломированных специалистов. Мы их уже вырастили, и я ушел тоже по специальности — на юридическую работу. Я был народным судьей, потом (и до последнего времени) членом городского суда.

Я прожил трудную и очень счастливую жизнь. Счастливую потому, что после случая в больнице не было ни одной минуты, когда бы я вдруг спросил себя: «Алехин, а зачем ты живешь?»

Мы тогда не думали о квартире, машине, новом костюме и вообще обо всем, что называется личной жизнью, то есть считали, что все это для нас — дело двадцатое. А основное была работа. Потому и жизнь моя прошла счастливо, что, мне кажется, я хорошо работал. Теперь, когда я вспоминаю, у меня нет желания что-либо переделать. А ведь это главное. И так как в этом, главном, было все в порядке, — именно поэтому я мало сейчас вспоминаю свою работу. Что сделано, то сделано. И хватит об этом. В здании социализма, который мы построили, есть и мои кирпичи.

А вот так называемая личная жизнь, на которую я никогда не обращал внимания, вот ее почему-то я все чаще и отчетливее теперь вспоминаю. И мне кажется, что там бы я многое переделал, а может, только кажется.

Но у меня всегда было главное. И в главном я был очень счастлив.

Глава II СЫН

В это время здесь катаются только командировочные, дети и мухи. Для купанья холодно. Пляжники в «Пильзене» попивают пиво. И опять же расписание. Через двадцать минут отправляется в сторону Каменного моста, в Кунцево, в Фили. Но это не помешало ей попасть именно на этот пароходишко, да еще на корму, да на пустую скамейку, да еще взглянуть на меня, а потом еще раз взглянуть.

Именно в пасмурную погоду бывают солнечные удары.

Я человек добропорядочный, утомленный семьей, ремеслом и телевизором, дисциплинированный квартиросъемщик, я забыл, что такое бывает. И опять мы переглядываемся, как два идиота, и тут же независимо отворачиваемся. И теперь не будем смотреть друг на друга до следующей остановки. Я уж эти штучки знаю! Добропорядочность и воспитание. А что она подумает, и что соседи, и что милиция. Мама моя, влипнуть с первого взгляда! Фантазия! Двадцать пять лет мне вбивали правила поведения в общественных местах. Но как подойти? «Разрешите, гражданка почтенная, одинокий нарушить покой»? Спросить, сколько времени, какая следующая станция, какой сегодня день, по какой реке мы плывем? Ну? Или просто, откуда она свалилась?

Я встаю. Отступать поздно. Она заметила, но не реагирует. Активное внимание двух толстых теток с задней скамьи. Только бы голос не дрожал. Сажусь рядом.

— Извините меня, может, это очень глупо, но я искал предлог, чтоб к вам подойти, и решил просто так. Очень извините, но у вас удивительное лицо, и я хочу с вами поговорить минут пять. Я художник, и меня просто поразило ваше лицо. Может, это очень глупо, а может, и нет. Если вы против, я уйду и, честное слово, не буду приставать.

Я смотрел на себя со стороны. Костюм явно не вечерний. Мольба бедного рыцаря. Идальго.

Она пожимает плечами.

— Ладно, сидите. Вы ко всем так пристаете?

— Угадали, ко всем. Это моя вторая специальность. Встаю в пять утра и начинаю с кондукторов. Особенно люблю молочниц на Ярославском вокзале. Масса интеллекта. Обогащает.

— Умом?

— Нет, вынимают из мешка кто бутылку, кто кусок плавленого сыра. Так и пробиваюсь. Но сейчас меня больше всего интересует, с какой планеты вы свалились.

— Секрет!

— Девушка, это ж запрещенный прием! Все так говорят. Вы бы могли ответить по-другому.

Она первый раз откровенно смотрит мне в лицо, с интересом. Я рисковал. Могла обидеться, и все. Но ведь она не дура. Вернее, мне казалось, что она не дура. Она не может быть дурой.

— А как я должна ответить?

— Читайте «Вечернюю Москву». Отдел объявлений.

— Это остроумно?

— Это в порядке бреда. Но все же.

Я достаю блокнот Карандаш. Быстро рисую.

— Это вы. Это я.

Она смеется. Я опять рисую.

— Вот так я буду ходить за вами.

Она смеется. Берет рисунок. Рассматривает.

— Да, вы действительно художник!

— Извините, это я вам наврал. Я бухгалтер. Обыкновенный совслужащий. Масса отчетов и арифметики. Баланс и калькуляция. Устаешь за день, вот и балуешься. Вы, конечно, разочарованы. Но работа бухгалтера ответственна. На выдержку. Проходит масса денег, а зарплата мизерная. Так и ждешь, вот-вот проворуешься.