Первый человек в Риме. Том 2 - [34]

– Удивительно! Они казались всем варварами, только и ждущими, чтобы напасть. И что же дальше?

– Они пошли по правому берегу Данубиса к его истокам. На восьмом году они соединились с другой группой германцев – херусками, которые направлялись куда-то со своих земель у реки Висургис, а на девятом году – с тигуринами, жителями гельвеции, обитавшими на восток от озера Леманна, народом явно кельтским. Как, думается, и маркоманы. Однако, и те, и другие – очень близки к германцам.

– И не испытывают к германцам неприязни?

– Гораздо меньше, чем к своим собратьям кельтам! – Сулла усмехнулся. – Маркоманы столетиями воевали с бойями, а тигурины – с гельветами. Поэтому когда германские повозки проезжали мимо, они подумали, что лучше и им сменить место жительства. Так их набралось уже около восьмиста тысяч…

– Которые вытеснили несчастных эдуев и амбарров и остались на их землях, – добавил Марий.

– На три года, – кивнул Сулла. – Эдуи и амбарры оказались более покладистыми и отзывчивыми. Они ужились с пришельцами. Германцы приохотились к нашему белому хлебу. К тому, на что они намазывают свое масло! И подтирают мясной бульон своих кушаний. И добавляют в свои кошмарные кровяные колбасы.

– С каким чувством все это сказано, Луций Корнелий…

– Да, да! – с померкшей улыбкой Сулла пристально разглядывал вино в своей чаше; затем он взглянул на Мария, и его светлые глаза засветились слабым светом. – Они выбрали себе царя.

– Ого! – удивился Марий.

– Его зовут Бойорикс. Он – кимвр. Кимвры – самый многочисленный народ в этой орде.

– Но имя-то кельтское. Бойорикс – значит, из бойев. Мощная нация. Колонии бойев есть повсюду – в Дакии, Фракии, Длинноволосой Галлии, Италийской Галлии, Гельвеции. Кто знает? Может быть, когда-то одна из их колоний была рядом с кимврами? Однако, если Бойорикс говорит, что он – кимвр, значит он – кимвр. Ведь они не настолько примитивны, чтобы не иметь генеалогического дерева.

– Впрочем, это древо весьма нехитро. Не потому, что они примитивны. А потому, что их общество отличается от нашего. И от всех народов, обитающих по берегам Средиземного моря. Они – не земледельцы. Когда люди не владеют из поколения в поколение землей, чувство места в них не развито. А значит, слабо развито и чувство семьи. Племенная жизнь – жизнь групповая, если угодно. Они – сообщество, это они ощущают лучше всего. Когда домами служат лачуги, шалаши без кухонь, а то и вовсе телеги, то легче убить животных – сразу много – зажарить их целиком и съесть всей компанией.

Их родословная – это история племени или даже собрания племен, из которых состоит народ. У них есть герои, о которых они слагают песни, но они настолько преувеличивают их заслуги, что эти предки напоминают, скорее, Персея или Геркулеса, нежели живых людей. Так же смутны их понятия о месте. Есть у них и посты – вождя или колдуна. Вождь возвышается над всеми, и над родичами тоже. Родичи не унаследуют его власть. Когда он умирает, его место перейдет к тому, кого изберет племя – невзирая на семейные связи. Их отношение к семье отличается от нашего, Гай Марий. – Сулла поднялся и налил себе еще вина.

– Ты действительно жил их жизнью, – тихо, почти шепотом произнес Марий.

– Да, жил! – глотнув из чаши так, что ее содержимое убавилось наполовину, Сулла долил туда воды. – Не беспокойся, со мной все в порядке. Я смог проникнуть к кимврам, когда они пытались пробиться через Пиренеи. В ноябре прошлого года.

– Как? – изумился Марий.

– Они начали сожалеть, что в этой затянувшейся войне страдает много людей – включая нас. Особенно после Арозио. Когда целый народ движется как некое объединение, союз, то за смерть каждого воина расплачивается весь союз: он вынужден кормить жену и детей павшего. Женщины представляют ценность, если их мальчики уже достаточно подросли, чтобы вскоре стать воинами. Она должна найти себе нового мужа среди воинов – не слишком старого и способного ее содержать. Если женщине это удается, она может двигаться дальше. Ее телега – это ее приданое. Хотя не все вдовы имеют телеги. И не все находят себе новых мужей. Если телега есть, то все значительно легче. На поиски мужа вдове дают три месяца, один сезон. Потом их убивают – и детей тоже – и остальные члены племени получают освободившуюся повозку. Убивают и тех, кто слишком стар, чтобы приносить пользу племени. И девочек, хотя и не всегда.

Марий нахмурился:

– Я думал, это мы жестоки…

Сулла покачал головой.

– В чем же жестокость, Гай Марий? Германцы и галлы похожи на всех остальных. Они организуются, чтобы выжить. Те, кто становится обузой и мешает остальным, должны уйти. Разве лучше бросить их на произвол судьбы, одних, обречь на медленную смерть от голода и холода? Или все же лучше быстро и почти без боли лишить их жизни? Так смотрят на это германцы. Так они вынуждены на это смотреть.

– Да, я понимаю, – неохотно согласился Марий.

– Но я лично вижу много достойного в наших стариках. Только за их рассказы их стоит кормить и оберегать.

– Но у нас-то есть возможность их содержать, Гай Марий! Рим очень богат и может позволить себе тратить деньги на поддержку тех, кто ничего уже не даст обществу. Однако ведь мы не проклинаем тех, кто оставляет на произвол судьбы нежеланных детей?