Первый человек в Риме - [57]

Он опять засмеялся:

– Что ты можешь знать о любви в пятнадцать лет?

– Мне уже шестнадцать!

– Послушай, дитя, – резко сказал Сулла, – оставь меня в покое! Ты не только назойлива и несносна, но уже становишься обременительной. – Он повернулся и пошел прочь, ни разу не оглянувшись.

Юлилла не разразилась слезами; но было бы лучше, если бы она заплакала. Неистовые и мучительные рыдания помогли бы ей понять, что она была не права. Что у нее нет ни шанса заполучить его.

Она направилась туда, где ждала Хрисеида, ее служанка, делая вид, будто разглядывает пустынный Большой цирк. Юлилла шла с высоко поднятой головой. Она была гордой.

– С ним будет трудно, – сказала она, – но ничего. Рано или поздно он будет моим, Хрисеида.

– Не думаю, что он хочет тебя, – сказала Хрисеида.

– Конечно он хочет меня! – фыркнула Юлилла. – Он отчаянно хочет меня!

Зная Юлиллу, Хрисеида предпочла смолчать. Вместо того чтобы попытаться урезонить хозяйку, она лишь вздохнула, пожала плечами:

– Поступай как знаешь.

– Я всегда так и делаю, – отрезала младшая дочь Юлия Цезаря.

Они молча направились домой. Это было для них необычно – обе считались болтушками. Госпожа и служанка были почти ровесницами – они и выросли вместе. Возле огромного храма Великой Матери Юлилла решительно сказала:

– Я откажусь есть.

Хрисеида остановилась:

– И как ты думаешь, к чему это приведет?

– Ну, в январе он сказал, что я толстая. Я и была толстой.

– Юлилла, ты не толстая!

– Толстая. Поэтому с января я не ела сладостей. И похудела, но еще недостаточно. Ему нравятся худые женщины. Посмотри на Никополис. У нее руки как палочки.

– Но она старая! – воскликнула Хрисеида. – Что хорошо для тебя, нехорошо для нее. Кроме того, твои родители забеспокоятся, если ты перестанешь есть. Они подумают, что ты заболела!

– Вот и хорошо, – молвила Юлилла. – Если они решат, что я заболела, так же подумает и Луций Корнелий. И забеспокоится обо мне.

Лучших и более убедительных аргументов Хрисеиды не могла и придумать, ибо она не блистала ни умом, ни здравомыслием. Поэтому она попросту залилась слезами, чем доставила Юлилле большое удовольствие.

Спустя четыре дня после возвращения Суллы в дом Клитумны Луций Гавий Стих слег с несварением желудка. Встревоженная Клитумна созвала полдюжины самых известных докторов Палатина; общий диагноз гласил: отравление пищей.

– Рвота, колики, понос – классическая картина, – озвучил общее заключение их спикер, римский врач Публий Попиллий.

– Но он же не ел ничего, чего не ели бы и мы! – возразила Клитумна с неподдельным страхом в голосе. – Он вообще ест куда меньше, чем мы, и это меня тревожит больше всего!

– Ах, госпожа, думаю, ты заблуждаешься, – еле слышно пробормотал длинноносый грек Афинодор Сикул, практикующий врач, известный своим стремлением всегда докопаться до самой сути. Он прошелся по дому, заглянул в каждую комнату, в атрий, в покои, расположенные вокруг внутреннего сада. – Тебе, разумеется, известно, что у Луция Гавия в кабинете целая лавка сладостей?

– Фи! – взвизгнула Клитумна. – Ну уж и лавка! Несколько фиг да пирожков, вот и все. Да он почти и не притрагивается к ним!

Шестеро ученых мужей переглянулись.

– Госпожа, он поглощает их весь день и еще полночи – так мне сообщили твои слуги, – сказал Афинодор-сицилиец. – Настоятельно советую убедить его отказаться от кондитерских изделий. Если он будет питаться надлежащей пищей, не только исчезнут проблемы с желудком, но и общее состояние существенно улучшится.

Луций Гавий Стих слушал все это, простертый на своем ложе. Он был слишком слаб, чтобы что-то сказать в свою защиту. Его слегка выпученные глаза перебегали с одного лица на другое.

– У него прыщи, кожа плохого цвета, – заметил другой врач, грек из Афин. – Он делает упражнения?

– Ему этого не требуется, – сказала Клитумна, но в голосе ее прозвучало едва уловимое сомнение. – По роду своих занятий он гоняется по всему городу, постоянно на ногах, уверяю вас!

– И чем же ты занимаешься, Луций Гавий? – поинтересовался врач-испанец.

– Я работорговец, – сказал Стих.

Поскольку все участники консилиума, кроме Публия Попиллия, начинали свою жизнь в Риме как рабы, в их глазах вспыхнула злость. Они отошли подальше от больного – под тем предлогом, что им пора уходить.

– Если он захочет сладкого, пусть ограничится медовым вином, – рекомендовал напоследок Публий Попиллий. – Дня два-три лучше воздержаться от еды, а потом, когда он вновь почувствует голод, давай ему нормальную пищу. Обрати внимание, госпожа, я сказал: нормальную! Бобы, а не засахаренные фрукты. Холодные закуски, а не сладости.

Через неделю состояние Стиха улучшилось, но полностью он так и не поправился. Хотя он и ел теперь только питательную и здоровую пищу, его иногда мучили тошнота, рвота, боль и диарея. Приступы были не так сильны, как вначале, но изнурительны. Он начал понемногу терять в весе, но пока этого в доме никто не замечал.

К концу лета он уже не мог дойти до своей конторы в портике Метеллов. Потрясающая книга с иллюстрациями, которую подарил ему Сулла, перестала его интересовать. Он не мог проглотить пищу. Единственное, что ему иногда удавалось, – это выпить медового вина.