Первый арест. Возвращение в Бухарест - [66]

Добравшись наконец до барьера, я опустился на деревянную скамью с высокой и неудобной спинкой, глянул вниз и увидел такую картину. Круглый парламентский зал был заставлен креслами с пюпитрами. Зал был полон. Депутаты сидели, ходили между рядами, собирались группами, громко перекликались и переговаривались. Все напоминало театр перед началом спектакля, но, когда на трибуну взошел высокий старик с бабьим лицом и, позвонив в колокольчик, объявил, что заседание начинается, никто не обратил на это внимания: депутаты по-прежнему ходили по залу, оживленно переговаривались, смеялись. Председатель снова зазвонил и звонил на этот раз минуты три, не меньше, пока в зале не стало тише.

— Заседание открыто! — снова, уже в четвертый или пятый раз, повторил председатель и предоставил слово старичку с серо-седыми волосами и острой бородкой; на его благообразном лице выделялся нос — огромный горбатый семитический нос, на котором крепко сидели очки. Я подумал, что это, возможно, раввин, — кажется, в нынешнем составе палаты депутатов есть несколько представителей еврейской партии.

— Господа депутаты, вы все жиды! — сказал «раввин».

Может быть, я ослышался? У него был надтреснутый, дребезжащий голос, и он еще почему-то икал после каждого слова.

— Да, да, господа депутаты, — продолжал старичок, укоризненно качая головой. — Стыд и срам! Вы не румыны, вы жиды! Сегодня праздник, святой праздник исцеления господня, а вы, вместо того чтобы молиться в церкви, заседаете…

В зале раздались смешки. Председатель встал, позвонил в колокольчик и сказал:

— Господин депутат Куза может быть уверен, что мы не меньше его уважаем религиозные праздники. Однако, принимая во внимание то, что палата депутатов не может коллективно отправиться в церковь…

— Пусть служат здесь! — сказал старичок и громко икнул. — Я вот у себя в Яссах ни одной службы не пропускаю…

— Господин Куза, кажется, уже пропустил стаканчик по случаю праздника… — сказал депутат, сидевший в первом ряду.

— Ты помалкивай! Сам пьяница! — закричал Куза, и его огромный горбатый нос сразу побагровел.

— Инцидент исчерпан, — рявкнул председатель неожиданно громким и лающим голосом, — перехожу к повестке дня. Слово для сообщения имеет господин депутат Арсенте!

На трибуну поднялся очень высокий человек и по бумажке начал читать свое сообщение. После него сообщение сделал другой депутат. Потом третий — в золотом пенсне. Но в зале было шумно, депутаты разговаривали между собой — хлопали пюпитрами, куда-то уходили, приходили и не слушали ораторов. Между тем то, что говорили и первый, и второй, и третий, показалось мне горячечным бредом. Я старался не пропустить ни одного слова, но смысл выступлений был настолько диким, что все смешалось в моей голове.

«Знает ли правительство, что в Национальном банке разбазаривают иностранную валюту?» — спросил первый оратор. «Правительство ничего не знает. В Национальном банке все в порядке». — «Ладно, отложим до другого раза», — сказал председатель. «А историю с парадным облачением его преосвященства патриарха тоже отложим?» — спросил другой оратор. «Какая это история?» — спросил председатель. «Очень простая: надо было заказать новое облачение патриарху, и на этом деле кое-кто заработал шесть миллионов». — «Не надо говорить о патриархе», — сказал председатель. «Патриарха не надо вмешивать в политические дрязги», — сказал другой депутат. «А зарабатывать на патриаршем облачении можно?» — спросил оратор. «Это не касается парламента», — сказал председатель. «А то, что в армии людей избивают до смерти, касается парламента?» — спросил новый оратор. «В армии никого не избивают», — сказал председатель. «В армии избивают до полусмерти», — сказал оратор. «Не избивают, а поучают», — сказал другой. «Нет, убивают — в гарнизоне Калафат капитан избил одного солдата так, что его пришлось демобилизовать, а другой солдат лежит в госпитале». — «Так ему и надо». — «Позор!» — «Нет, не позор». — «Я прошу слова», — сказал человек, сидевший на министерской скамье. «Господин премьер-министр просит слова», — сказал председатель. «Просим!» — закричали в зале, и на трибуну взошел премьер, человек с длинным сухим лицом, на котором выделялся большой нос с торчащими под ним маленькими черными усиками. Он был высок, господин премьер, настолько высок и худ, что мне показалось, будто на трибуне стоит, вытянув шею, цапля, одетая в элегантный черный сюртук, и это впечатление еще усугублялось тем, что он носил чудовищно высокий стоячий воротничок. Все в господине премьере было такое холодное, чистое, застывшее, что даже страх охватывал: в журавлиной шее, в глазах, в звуке голоса чувствовался не человек, а манекен — холодный, двигающийся и разговаривающий точно, четко.

— Господин депутат оскорбил нашу доблестную армию, — сказал премьер. — Я этого не потерплю. Прошу привлечь его к ответственности.

— Обязательно привлечем, — сказал председатель, и премьер сошел с трибуны.

— А когда мы привлечем к ответственности жуликов и взяточников? — спросил с места один депутат.

— Кого вы имеете в виду? — осведомился председатель.