Первые залпы войны - [29]

Я сел под огромным тополем и развязал вещевой мешок. Сухой паек, полученный здесь, отличался от других сухих пайков, которые я получал раньше; горка сухарей, кусок свиного сала весом не больше двухсот граммов, десять кусочков пиленого сахара, и все. Только приготовился приняться за свой скудный обед, как послышалась команда: «Выходи строиться!» Затем эту команду повторили десятки голосов. Я сунул в рот кусочек сахара, завязал мешок и пошел в строй. Капитан Дементьев был худой, высокий, слегка сутуловатый, в старой, выцветшей гимнастерке, порванной около плеча, но аккуратно зашитой. Он обошел строй и встал перед ним там, где стояло около двух десятков средних, командиров. Поговорив о чем-то с командирами, Дементьев объявил, что сейчас строй будет разделен по ротам и взводам. Правый фланг был отделен высоким, старшим лейтенантом.

— Правый фланг по этот ряд напра-во! — отрубив рукой часть строя, скомандовал старший лейтенант.

Отведя бойцов метров на двадцать, он объявил, что это первая рота, а он ее командир — старший лейтенант Коридзе. То же сделал и другой командир, лейтенант Богданов.

Я очутился во второй роте. Капитан объявил, что списки подразделений будут составлены по прибытии на место. Он подал команду развести подразделения по-вагонам. На путях за станцией стоял состав примерно из трех десятков крытых товарных вагонов и открытых платформ. Нашей роте пришлось располагаться на открытых платформах.

Я устроился у борта платформы. Кругом незнакомые ребята. Рядом со мной разместился красноармеец богатырского сложения. Он оказался разговорчивым и компанейским. Посмотрев на мои петлицы, спросил:

— Кто ты: сержант или младший сержант?

— Сержант, — ответил я.

— А что у тебя? На одной петлице сержант, а на другой — младший сержант. — Он покопался у себя в кармане, вытащил огрызок химического карандаша и дорисовал на петлице недостающий треугольник, который. Где-то оторвался.

— Вот так будет в норме, — сказал он. А потом отрекомендовался Селивановым, рядовым. Я обратил внимание на его руки. Огромные, пальцы вдвое больше и толще моих. Словом, не ладонь, а совковая лопата. Селиванов расспросил, кто я такой, откуда родом, из какой части. Я коротко рассказал ему о своих блужданиях по тылам. Он сказал, что и ему пришлось пробираться по тылам немцев, но вышел он оттуда со своей ротой и с малыми потерями.

— Ты радуйся, что в нашу роту попал. У нас командир что надо. Я его в бою видел и по тылам с ним прошел. Не смотри, что он неразговорчивый. Это душа-человек. Он тебя насквозь видит и справедлив. Я за ним в огонь и воду пойду, — хвалил Богданова Селиванов. Разговаривая о том и о сем, мы задремали. Нас разбудил чей-то выкрик: «Станция Пено!» Поезд замедлил ход, остановился возле вокзала.

— Выходи строиться! В колонну поротно по три — становись! — скомандовал капитан Дементьев.

К нему со стороны вокзала подошел коренастый и очень крепко сбитый капитан. Дементьев представил его батальону как старшего политрука. Здесь для батальона был приготовлен обед. Он состоял из щей и каши. Для бойцов, большинство из которых давно не ели горячего, обед стал праздником. После обеда нам только удалось выкурить по цигарке. Вернувшись от начальника станции, капитан Дементьев подал команду: «По вагонам!»

От станции Пено эшелон вышел на рассвете. Шел он быстро, делая только короткие остановки, чтобы пропустить встречные составы. Ветер гнал назад дым и колючий шлак из трубы паровоза. Нам, находящимся на открытых платформах, то и дело приходилось протирать глаза. Через час мы прибыли в Осташково. Со станции колонна двинулась к пристани озера Селигер. Того самого, о котором нам еще в школе рассказывали, что это красивейшее озеро на земле русской.

Прибыли к пристани, когда солнце стояло в зените. Озеро чистое, вода прозрачная. Ветер слегка рябил ее поверхность. Но чего-то особого, что могло бы восхитить и привести в восторг, я не увидел. Здесь, на пристани, предстоял длительный привал. Те, кто ехал на платформах, первыми бросились к воде, чтобы смыть с себя копоть, которая щипала лицо, шею.

В ожидании транспорта простояли здесь до вечера. Дальше пристани никто не уходил. Рядом с причалами размещался обширный сад. Сама пристань выглядела запущенной и осиротевшей. Причалы были пусты, обслуживающего персонала не видно. Гладь озера выглядела тоже пустынной: ни парохода, ни катера, ни даже лодки.

— Ребята! — крикнул боец, показывая в сторону, откуда появился маленький пароходик.

— Эта утлая посудина не перевезет и половину батальона. Она может только рыбам обед доставлять, — рассуждали красноармейцы, глядя на старенький пароходик, который нещадно дымил и очень медленно приближался к пристани. Наконец суденышко причалило.

— Выходи строиться! — подал команду капитан Дементьев.

Он прошелся вдоль строя, вышел на середину и объявил, что через полчаса начнется погрузка. Все должны выполнять приказы капитана пароходика и его команды. Завтра, во второй половине дня, батальон должен прибыть в Демянск. Там, говорил капитан, мы получим сухой паек на всю дорогу до передовой.

Капитан и его команда до посадки тщательно осматривали пароходик. По их лицам не чувствовалось тревоги и неуверенности, хотя палуба в нескольких местах прогибалась и впечатление было такое, что при небольшой нагрузке судно рассыплется. Но уверенность моряков успокоила бойцов, которые вначале с большой подозрительностью относились к этой «лохани». Посадкой руководил сам Дементьев. Капитан судна, старичок с седыми длинными усами и потертым кителем, показывал что-то Дементьеву, дымя трубкой. К удивлению всех, батальон разместился на пароходике. Перегрузка втрое-превышала норму.