Первые сполохи войны - [75]

Я пришел в гости ко второму советнику. Секретарь доложила, что прибыл господин Вурдалак, управляющий Новороссийским княжеством, и тот принял меня незамедлительно. Встречал он меня с некоторой опаской. Полный круг заклятия подчинения я не проводил. Мало ли какой эффект будет в среде, где нет магического фона. Поэтому я был осторожен. Шлема имел свободу выбора, но четко понимал, что его новый работодатель я и со мной лучше дружить, чем строить козни. Жив будешь и заработаешь.

– Господин второй советник! Рад видеть вас здоровым и на своем посту, – начал я с улыбкой. – Размышляете, зачем я пришел? – увидев его взгляд, спросил я. – Сообщить две новости. Начну с приятной: я вернул вам ваш миллион.

Лицо советника стало терять свою бледность.

– Второй верну, когда отпустят корабли и экипажи из-под ареста. Что скажете?

Шлемаз потрогал шею и повертел головой, словно воротник сюртука натирал ему шею. Он откашлялся:

– Я не смогу один этого сделать. Тут нужно согласие Совета.

– Понимаю ваши трудности. И вот, даю вам веские основания для решения этого вопроса. – Я положил перед ним на стол несколько пакетов.

Он со страхом посмотрел на них и, не трогая, поинтересовался:

– Что это?

– Это нам передал «Фронт борьбы с коррупцией». Смертельные приговоры всем членам Совета. Кроме вас, конечно, – пояснил я мгновенно побледневшему чиновнику. – Там же и амнистия тем, кто проголосует за освобождение из-под стражи наших людей и кораблей, а также снятие с них всех обвинений. И сообщение устно: ни один корабль не покинет станцию, пока корабли и экипажи арестованы. Дерзайте, господин советник.

Я поднялся и вышел. А еще через два часа корабли СНГ покинули станцию.

Мне осталось забрать орков и убыть на Сивиллу. Жить на станции мне не нравилось. Привыкший к большим просторам планеты, к небу, к ветрам, к непогоде, я чувствовал себя в замкнутом пространстве станции как в тюрьме. Пусть большой, комфортабельной, но тюрьме.

Когда я пришел в офис представительства княжества, там в приемной сидел хорошо одетый человек. Девушка с пухлыми щечками, дежурившая в приемной вместо Раданы, радостно вскочила и затараторила:

– Ваша милость, тут пришел господин… – Она заглянула в записи. – Вильд Бристхаун. Хочет видеть вас или господина Штурбаха.

Я с интересом вгляделся в вставшего со стула импозантного мужчину. Хороший костюм. Вьющиеся волосы аккуратно уложены в прическу по последней моде. Твердый подбородок и хмурый взгляд. Человек способный и решительный – таким мне показался агент корпорации, затеявший против нас войну. На ловца и зверь бежит, подумал я. Но вслух вежливо произнес:

– Пройдемте в мой кабинет, господин Бристхаун.

Глава 6

Инферно. Нижний слой

Алеш бережно положил тело Листи на широкую кровать, застеленную выцветшим ковром. Он в свое время постарался привести это место в порядок. Выделенные ему сенгурки отгородили тяжелыми занавесками альков, украсили сохранившимися коврами полы, развесили оружие по стенам, а под высоким сводом прикрепили магический светильник. Сенгуры откуда-то притащили хорошо сохранившуюся кровать, чтобы их Мать ни в чем не нуждалась. Теперь это все осталось в прошлом.

Он аккуратно накрыл Листи по грудь шелковым покрывалом, украшенным драгоценными камнями и золотым шитьем, долго смотрел на спокойное, отрешенное лицо женщины. Кем она была для него? Он и сам не мог разобраться, но все его существо наполнилось ощущением потери. Он вынужден был признать, что страдал из-за смерти Листика – такое прозвище он дал ей после преображения. А теперь она ушла? Она ушла из его жизни. Ушла из жизни своего народа, которому обещала возрождение. Погибла по нелепой случайности.

Еще седмицу назад ему казалось, что все их связывавшее разорвалось, растаяло, не оставив следа. И так бы случилось, если бы он не стал меняться сам. Так кем же Листи была для него? Другом, любовницей?

У Прокса не было ответа на этот вопрос. Она подарила ему свою жизнь и погибла, сражаясь за него. Теплое чувство, перемешанное с горечью утраты, переполнило его. В его окаменевшей, забывшей, что такое сочувствие, душе что-то затрещало, ломая корку равнодушия, срывая цепи капканов с обнажившихся нервов. И с грохотом, оглушившим Алеша на короткое время, разлетелось, оставив его наедине с воспоминаниями. Они вернулись из небытия, из каких-то глубин сознания, о которых он не ведал сам.

Детство. Он помнил слезы матери, у которой его отбирали. Он помнил ее руки, мягкие, теплые. Руки, которые пытались его защитить, руки, в объятиях которых он чувствовал себя безопасно. Он помнил свой плач и объявший его страх. Боль в капсуле лаборатории. Полигоны и инструкторы. Словно не живые, не имеющие эмоций воспитатели-метаморфы. Не знающие жалости, равнодушные к его плачу, к страданию ребенка. Первая казнь провинившегося товарища, укравшего пайку у соседа, и вечный голод, который необходимо было смирять. Вот его детство. Он стал таким же, как все, кто выжил и вышел из стен интерната. Забывший родство жестокий исполнитель чужой воли. Как те бездушные воспитатели, как его товарищи по школе. Надежный, исполнительный, умелый винтик в махине АДа. Но что-то все-таки его отличало от остальных, и первым это заметил Блюм. Он открыто, без боязни предложил ему сотрудничество, и Алеш сразу согласился. Он ни разу не пожалел об этом. Вейс был с ним честен, вытаскивал его из самых сложных передряг и не требовал благодарности. Как и Листи. А он? Он не простил ей то, что повсеместно делал сам.