Первые шаги жизненного пути - [20]

Когда я думаю об этом, у меня щемит сердце и на глаза наворачиваются слезы. Все богатство ее души, изящной, тонкой и нежной, уходило внутрь, в бездонные глубины, незримые для людей. Но мы ощущали его в теплоте ее мягких шершавых рук, в кротком характере, в любимом и привычном, как воздух, голосе, в неизменной неусыпной, умной заботе, окружавшей нас теплом, без которого невозможна была, казалось, самая жизнь. А теперь, на днях, 24 октября 1953 года, после того как мне минет 46 лет, исполнится 13 лет со дня ее смерти, с того дня, когда незыблемое начало жизни ушло вслед за папой в незримые пространства, в таинственную даль, не изведанную человеческим разумом. Неверно, что сиротами называют только детей, потеряв-ших родителей. Взрослые и даже старые люди, имевшие любящих и любимых родителей, ощущают после смерти их свое сиротство до самого конца жизни. Потому что никогда и ничем нельзя заменить незаменимое и единственное — любовь родителей с ее исключительностью и абсолютным, неповторимым бескорыстием и ни одно чувство, встреченное впоследствии в жизни, не может даже в отдаленной степени сравниться с нею или заменить ее.

Были у нас с Сережей и некоторые другие занятия. Чрезвычайно много интересного вносили в нашу жизнь верстак и столярные инструменты. Должно быть, в первую зиму нашей жизни в новой квартире, когда был куплен этот верстак, наши родители решили учить Сережу столярному мастерству. Для этого пригласили молодого человека по имени Иван Димитриевич, который приходил раз или два в неделю и давал уроки столярного мастерства Сереже и нашему закадычному другу — Грише Гинзбургу. Уроки происходили по вечерам в маленькой комнате, где стоял верстак. Мальчики работали успешно, каждый из них за время уроков сделал 2–3 настоящие вещи. Так, стоявшие у мишек в спальной добротная деревянная кровать и обитый материей диван сделаны были руками Сережи. Гриша сделал какую-то этажерку. Мне запреще-но было во время этих уроков входить в маленькую комнату, мешать. Но меня неудержимо тянуло туда любопытство, и я то и дело заглядывала в дверь, топталась на пороге комнаты и т. д. Иван Димитриевич очень любил меня, и я, чувствуя это, разводила с ним кокетство, а подчас и ломалась, говорила не дыша и делала другие подобные глупости.

Очень много столярничали мы и одни. Нам покупали листы фанеры, из которой мы постоянно выпиливали разные фигурки, иногда срисованные с книг, иногда сочиненные нами самими. Помню, что несколько раз мы делали игрушки из фанеры в подарок папе и маме к праздникам, раскрашивали их красками, приспосабливали на подставочки, чтобы они могли стоять. Так, однажды мы сделали фигурку пьющей лошадки на подставке, а к подставке прикрепили баночку для чернил. Вышла чернильница, которую мы преподнесли, кажется, на Рождество родителям.

Очень увлекались мы также игрой в пароходы, то есть увлекался, собственно, Сережа, а я уже вслед за ним. У него даже были серьезные книги, посвященные корабельному делу, со списками русских военных судов, которые он переписывал, учил наизусть. До сих пор помню: "Гангут", "Полтава", "Петропавловск"… У нас было три заводных парохода: большой красный с белым, явно пассажирский, который мы почему-то называли "броненосец", серая миноноска и маленький — тоже красный с белым — "Нормандский", купленный в магазине Нордмана в Силламягах в 1914 году, в последнее лето нашего пребывания там. Броненосец подарил нам на какой-то праздник дядя Коля. Это была прекрасная игрушка, сделанная очень тщательно. Все детали — мачты, палубы, шлюпки, рупоры, трубы и т. п. — были на своем месте. Все было красиво и крепко. Миноноску привезла из Петербурга в Силламяги Сереже на именины тем же летом тетя Аня. Она была особенно интересна тем, что ее пушки умели стрелять. Надо было только положить в них игрушечные пистоны, и пушки сами через несколько минут начинали палить. Все три парохода заводились ключами и быстро плавали. Мы очень любили играть с ними в ванной комнате, пуская их в ванне, наполненной водой. В качестве пассажиров и экипажей служили оловянные солдатики. В этой игре нередко принимал участие Гриша. Иногда мы целые часы проводили в ванной с пароходами до тех пор, пока наши пальцы не сморщивались от воды, а рукава не становились совершенно мокрыми. Тогда вмешивалась мама и прогоняла нас из ванной.

Огромную роль в нашей детской жизни играли разнообразные русские книги. У нас было много книг, нам постоянно покупали их, дарили на все праздники. Пушкина, Лермонтова, Гоголя и других русских классиков, то, что было подходящим для детей, мы читали больше всего с папой. Многие книги читала нам мама вслух.

Большей частью это бывало перед вечером, после ухода мисс Седдонс и до ужина. Мы усаживались в маленькой комнате на диване, с двух сторон тесно прижимаясь к маме. Она читала нам разные книги: старинный детский роман "Швейцарский Робинзон", "Робинзона" Дефо, "Дети капитана Гранта" Жюля Верна, "Хижину дяди Тома" и другие, рано мы стали читать и про себя. Я читала "Елену Робинзон", "Маленькую принцессу". Читали "Лорда Фоунтлероя". Это были переводные книжки, главным образом с английского; нравились нам "Маленькие мужчины" и "Маленькие женщины" Луизы Олькотт, "Приемыш Черной Туанерры".