Первые шаги - [23]

Услышав о царе, Федор сначала испугался, но при рассказе о поместьях царя он почувствовал гнев, злобу на него. Мало ему царства, еще и землю у крестьян забрал себе!

Однако вспыхнувшее озлобление скоро сменилось отчаянием. «Если сам царь так делает, то кто же может изменить все?» — думал он, низко опустив голову.

Революционеры переглянулись.

— Ты, поди, Палыч, думаешь, что этому конца не будет? — спросил Федулов, легонько дотрагиваясь до его плеча.

Федор не ответил.

Слесарь стал рассказывать о рабочих союзах, о стачках, о том, как рабочие заставляют заводчиков прибавлять плату, менять условия…

— А мужикам-то что делать? — глухо спросил Федор, не глядя на собеседников.

— Надо прежде всего, чтобы они поняли все, вот так, как ты понял. У крестьян с рабочими одна дорога. Ведь порядок нынешний на штыках солдат держится, а солдаты — дети рабочих и крестьян, — ответил Федулов и заговорил о крестьянских бунтах, восстаниях…

Федор придвинулся и, облокотившись на стол, жадно слушал.

Беседа закончилась незадолго до возвращения женщин.

— Только помни, Палыч: так вот, прямо, калякать со всяким нельзя. Власть не дремлет и умных не любит. Начинать следует с маленького: помогать беднякам где делом, где советом, говорить так, чтобы люди сами видели правду. Принимайся сейчас подбирать тех, кто весной в Акмолинск поедет. Телеги, кому надо, поправим мы, кому и лошадку поможем купить. Степаныч и Григорий тебе расскажут, что на месте, в селе, по приезде следует делать, да до весны и мы с тобой не раз еще встретимся, — говорил, прощаясь, Федулов.

— Спасибо, Антоныч! Хоть глаза мне открыл, — крепко сжимая мозолистую руку, промолвил взволнованно Федор.

…Бабы пришли раскрасневшиеся с мороза. Развязывая теплый платок, Катерина говорила:

— Ну и загулялись мы с Параней! И гость уже ушел, нас не дождался…

Прасковья, более оживленная, чем обычно, раздевшись, села на лавку рядом с мужем.

— И находились и нагляделись вдосталь. Живут же люди, царствуют, не то, что мы…

— Ничего, жена, будет и на нашей улице праздник! — уверенно ответил ей Федор.

— К Савиным только не повела меня Катя. Девчонок бы увидеть… Сегодня и Танюшка не пришла чтой-то, — пожаловалась Прасковья.

— Не стоит, Параня, ходить тебе к барыням, пусть уж девчонки до весны потерпят, — ласково успокоил Федор жену и погладил ее по руке.

Весь вечер он необычно много и весело разговаривал. Прасковья от ласковых слов мужа расцвела. Она даже не заметила, что муж сел за ужин не крестясь.

3

К концу мая переселенческий обоз в пятьдесят подвод был готов к отправке. У Карповых было две лошади — помог заработок девчат.

Когда девушки рассчитывались, Савина предложила Аксюте остаться.

— Ты совсем городская стала, в деревне тебе скучно будет. Поживешь два-три года у меня, выдам замуж за подходящего человека, — уговаривала она ее. Калерия Владимировна по-своему привязалась к красивой безответной девушке.

Тогда, после встречи Нового года, она долго дулась на Аксюту, не забывая перенесенную из-за нее «обиду». Калерия капризничала больше обычного, не переставая придиралась за всякий пустяк. Аксюта молча терпела, но стала казаться старше своих лет, повзрослела как-то.

Злую выходку хозяйки и визгливый хохот купчих девушка запомнила надолго. Когда Савина однажды ударила ее по щеке, Аксюта неожиданно твердо сказала:

— Будете бить — уйду. Меня мать никогда не била.

Хозяйка удивленно взглянула на нее. Отпускать хорошую горничную не хотелось. Потом — девушка часто развлекает ее песнями и плясками. Противный Серж уехал в степь…

— Ну, не обижайся, милая! Не буду больше, — сказала она и, сходив в спальню, принесла Аксюте нитку гранатов. — Это тебе подарок в знак того, что мы с тобой помирились.

Аксюта поблагодарила хозяйку. Она не могла забыть: нельзя уходить, надо заработать денег на лошадь.

Савина последние два месяца была ласкова, часто дарила подарки, добиваясь того, чтобы Аксюта осталась у нее после отъезда родителей. О том, что переселенцы собираются весной уезжать, Калерия Владимировна знала — приходил Федор попроведать Аксюту и предупредил. Но на все уговоры хозяйки Аксюта отвечала одно:

— Спасибо за ласку, барыня, отставать от родных я не могу.

Рассчитывая девушек, Савина подарила обеим по паре ботинок, шерстянки на платья, а Аксюте сверх того дала кусок ситцу — пусть помнят! Девушки горячо благодарили. Барыне поклонились в ноги, а Федосеевну на кухне крепко поцеловали.

— С богом, девушки! Только не ходите больше по господским дворам. Черный, да свой кусок ешьте. Наша еще лучше других, а угождать ей теперь сами знаете как, — говорила Федосеевна, вытирая слезы. — Мне деваться некуда, а вам путя открыты…

Мать встретила Аксюту так, будто она с того света вернулась: в одном городе жили, а девять месяцев не виделись!

— Ну, вылитая покойная матушка! — вспомнив свекровь, говорила Прасковья, любуясь дочерью. О смерти матери Федора они получили весть на крещение.

Вместе с Катей долго пересматривала платья девушек, подарки барыни…

— Спаси Христос доброму человеку, — говорила радостно Прасковья. — Одела моих невест.

От куска ситца она оторвала десять аршин и, зарумянившись, подала Потаповой.