Первые шаги - [20]

Аксюта шла впереди Сержа с опущенными глазами. Над ней смеялись! Хотелось заплакать, побежать, но уже научилась сдержанности. Спокойными шагами вышла из зала и потом кинулась к раздевалке, выхватила пальто, подарок барыни, и выскочила на крыльцо. Когда кучер тронул пару холеных коней, она уткнулась в воротник пальто и заплакала облегчающими слезами. «Скорей бы пришла весна. Никогда больше не пойду к барыням», — думала с горечью и обидой Аксюта.

А в клубе рекой лилось шампанское. Разгуляев, которому Калерия Владимировна сказала, что у него волосы растрепались от медвежьей головы, закричал:

— Официант, шампанского! Буду мыть голову!

Молодец в красной шелковой рубашке, в мягких полусапожках угодливо подбежал с раскрытой бутылкой.

— Лей! — подставляя голову, приказал дородный купчина.

Другой лакей бежал с развернутой салфеткой.

Нрав Семена Даниловича все знали. Недавно, рассердясь, он побил зеркала, поломал мебель и пианино в клубе. На другой день швырнул пачку денег — и все…

Под громкий хохот присутствующих Разгуляев вымыл голову шампанским, вытер салфеткой, расчесал волосы и, приосанившись, стал перед Савиной.

— Ну как, красавица золотая, хорошо причесался?

— Очень хорошо, Семен Данилович! — покатывалась от смеха Калерия.

Гульба продолжалась до рассвета. Пьяные выскакивали из-за столов, плясали вприсядку, тут же валились на пол. Молодцы на руках выносили хозяев города в парные сани, тройки с колокольчиками.

Купечество провожало удачный год и встречало новый, суливший еще большие барыши.

Глава пятая

1

Неуемные апрельские ветры в союзе с горячими лучами солнца гнали зиму из Степного края. Она отступала днями, оставляя талые снега, возвращалась ночами, снова сковывая проталины и лужи. Речка Березинка — так называли свою речушку родионовцы, — сбросив ледяной покров, разыгралась в буйной радости, разлилась до самого горизонта. За селом сквозь прошлогоднюю траву начали пробиваться зеленые иголочки пырея.

Ребятишки с утра до ночи с шумом и криком бегали по выгону, занятые, как им казалось, важным делом: над зелеными иголочками они бережно выбирали омертвевшие стебельки, путами лежавшие на новых побегах, и под животворными лучами зацветали яркие бархатные щеточки. Ребята смеялись от радости: весна идет!

Взрослые приветствовали приход весны стуком — налаживали плужки, сохи, бороны, готовились к выходу на поля. Весенний день кормит год! Вот-вот матушка-земля просохнет, вспахать ее вовремя, засеять…

Кирюшка Железнов пошел к дяде. Что ему делать? Ни сохи, ни бороны, ни лошади у него нет. Сестры ушли из дома, мать, чудаковатая старуха, знай крутит веретенце.

— Нынче тебе, Кирюха, о пахоте забыть надо, — внушительно произнес чернобородый, плотный, как кряж, Кондрат Юрченко. — Люди целину поднимать будут. Клинья у всех большие, за пахоту тебя никто не возьмет на лето. Зиму я вас с матерью по-родственному прокормил, а теперь самому пора позаботиться…

Угрюмый, угловатый паренек молча стоял перед дядей. Для своих шестнадцати лет Кирилл был высок; смуглый, кареглазый и чернобровый, он был бы красив, как сестры, но постоянно хмурый вид, плохо залатанная одежда и худоба делали его на первый взгляд непривлекательным.

Сверстники дразнили Кирюшку молчуном. А с чего ему смеяться да радоваться? Дома слова теперь сказать не с кем. К товарищам пойти не в чем. Сваты не больно приветливы. Сестра Параська у Коробченко не переставая слезы льет: свекровь бедностью попрекает, поедом ест. Гальке живется лучше. Она хитрее младшей сестры, сумела понравиться семье мужа. Сестры к ним редко приходят, особенно Галька. Видно, стыдится их бедности. Думал, дядя поможет вспахать клин, а он вон что поет. «„Кормил по-родственному“! — усмехнулся горько парень. — А за что же я на него всю зиму батрачил?»

Кондрат, заметив усмешку племянника, недовольно поморщился. Вот она, благодарность за его доброту! Нет, лучше чужих нанять. «Вон Мурашев, Дубняк и Коробченко киргизцев понаймовали, тем что дадут, то и ладно». Юрченко вдруг вспомнил, что старики решили общественного пастуха для свиней нанять, по пуду за голову дают.

— Вот что, племяш, — заговорил он медленно, — придется тебе нынче свиней пасти. За лето пудиков пятьдесят заработаешь, вот вам с матерью и хватит, а зимой — на посев… Тогда и хозяиновать начнешь.

Кирюшка поднял глаза на дядю. В душе закипела обида. Дразнят молчуном, а тогда еще и свинопасом станут звать… Хотел возразить, но стало страшно. К кому он пойдет, кроме дяди, как будут кормиться с матерью? Может, правда, будущей весной пахать свою землю сможет?

— Как хочешь, дядя, — сказал парень, низко опуская голову.

— Ну, добре! Я сегодня же поговорю со стариками…

Через день Кирюха длинным бичом гнал из села стадо свиней на свежую зелень.

…У Мурашевых на пашню выехало два плуга, каждый запряженный тройкой коней. Погоняльщиками были киргизы Сатубалта и Мамедка. Их Мурашев нанял на год. За плугами, купленными в городе старшим хозяином, шли бородатые Матвей и Родька, должники Мурашева. За работой пахарей наблюдал средний сын, Демьян; младшего, Павла, Петр Андреевич отвез еще зимой в город к купцу Самонову — учиться торговать, а со старшим, Акимом, поехал на весеннюю ярмарку. За зиму он подготовил несколько сот пудов муки у городских мельников, да еще повезли они два воза ситцев, купленных при дешевой распродаже в лавках купца Никитина.