Первопроходцы - [25]

— Все, что имеем. Не расторговались еще, — пожаловался.

Мужик без благодарности сгреб деньги и шмыгнул за стену избы. Сиверов всхлипнул:

— Нам так вовек долгов не выплатить! Столько уже истрачено в пути!

Федот ниже опустил голову, пожал плечами, пробормотал, оправдываясь перед связчиком:

— Хабаров отказал. Дорого ему обошелся отказ. Авось все окупится.

Лука некоторое время обиженно молчал, разглядывая работных и служилых людей, расширявших острог, потом решительно заявил:

— Лучше синица в руке, чем журавль в небе! — Не поднимая глаз, развернулся и, сутулясь, зашагал к торговым рядам гостиного двора.

После полудня на стан пришел Иван Москвитин с красноярскими казаками Втором Гавриловым и Андреем Горелым. Оба были его товарищами по последнему ламскому походу. С ними он строил новый государев острог, дожидаясь воеводского суда и московского развода по походам атамана Копылова. Головин освободил Ивана из тюрьмы, но отпускной грамоты ни ему, ни его казакам не давал, вынуждая служить при гарнизоне. Среди суетившегося народа Москвитин отыскал Федота, глаза его блестели, как в далекой юношеской поре.

— Пантелей Демидыч зовет на питейный двор! — Обернулся к Гаврилову с Горелым. Их уже окружили поповские своеуженники, расспрашивая о Ламе. Иван весело отмахнулся: — Пускай поговорят! — На пару с Федотом стал искать Семена Шелковникова. Тот бездельничал, досадуя, что его не принимают ни воеводы, ни письменные головы, не мог понять, отчего их дворня поглядывает на него злобно и насмешливо.

— Суета сует! — проворчал, поднимаясь навстречу старым друзьям. — Чего- то бегают, кричат!

Трое старых друзей отправились на питейный двор, который был и здесь откуплен ловкими торговцами. Время больших барышей ушло: одни люди пропились и работали на поденщине, другие разбрелись на промыслы. Семен, презрительно озирая толпы служилых и гулящих, вполголоса поругивал здешние порядки. Похоже, он уже жалел, что приплыл сюда, чтобы упредить «слово и дело» придурошного усть-кутского сплетника.

— Кого-то все бегают, ругаются!.. Казака Пашку Левонтьева знаете?

— Который на Николу Угодника похож? — рассмеялся Москвитин.

— Его! — проворчал Семен. — Давеча, на литургии черные попы стали ругать служилых, что притесняют диких, вместо того чтобы лаской призывать к вере, а он им: «Ваше монашеское дело свои души спасать да за нас, грешных, молиться, а вы в мирские дела лезете, властвовать хотите!» Поп, который у них за главного: «Кто сказал?» Пашка ему: «Я!». «Выдь из храма!» Пашка ему: «Я этот храм строил, а потому — не тебе, пришлому, указывать в нем!» Служилые тоже зароптали: «Кто де вы такие, нас гнать из нашей церкви?» — А, тьфу! — Семен сплюнул под ноги. — Даже во храме Божьем суета!

Кабак был полупустым, а цены на горячее вино, брагу и сусло оставались впятеро выше енисейских. За выскобленным столом сидел Пантелей Демидович без шапки, с седыми волосами, рассыпавшимися по плечам и спутавшимися с белой бородой. Рядом с ним Михей Стадухин, дальше — его улыбчивый земляк Семейка Дежнев, напротив — Ерофей Хабаров. Все о чем-то неторопливо беседовали. Федот замялся в дверях: он предполагал поговорить со старым Пендой, но возле него собралось много людей. Увидев вошедших, Пантелей махнул рукой, приглашая за стол. Трое перекрестились на закопченный образ, подсели на лавку. По лицу Хабарова Федот понял, что прервал его на полуслове. Окинув пришедших небрежным взглядом, Ерофей сбил на ухо соболью шапку и, обернувшись к Стадухину, со злостью заговорил:

— Да ты перед ним, должно быть, на брюхе ползал, иначе не выпросил бы дальнюю службу. Я же Христа ради — перекрестился, смахнув шапку с головы, — правду в глаза говорил…

Ломая бровь и вздувая грудь, Стадухин отвечал:

— У тебя одна правда — мошну набить. Ты Бога-то не гневи, призывая во свидетели.

— Ишь! — переводя глаза с Попова на Шелковникова, пояснил Хабаров. — Не успел приплыть в Ленский, уже выхлопотал дальнюю службу.

— Куда? — через стол спросил Федот.

— Ленские ясачные якуты откочевали, по слухам, на Оймякон — это где-то встреч солнца от устья Амги, места дальние, никто из промышленных и служилых людей там не был. Воевода велел вернуть беглецов и подвести под государеву руку тамошние народы, — обстоятельно отвечал Михей, косясь на Хабарова. — Прошлый год Поярков послал за беглецами казака Елисея Рожу с людьми. Нынешним летом они вернулись с Амги побитыми.

Федот кивнул, не совсем понимая, где Оймякон.

— Весной пойдешь? — спросил.

— Соберусь и уйду нынче, на конях. Пойдешь со мной своим подъемом? — спросил, в упор глядя на приказчика. — На новом месте товар, бывает, втридорога уходит.

— Я вызнал, что тут и к зиме коня не купишь дешевле, чем за двадцать пять рублей, — посмеялся Попов. — А мне их надо десяток. За эти деньги я три коча построю и продам с прибылью.

— Хороший купеческий коч в Ленском рублей двести, — поддержал его Пантелей, сдержанно молчавший при разговоре. — Казенные, худые, — пятьдесят-шестьдесят.

— Думай, холмогорец! Охочих много! Семейка, хромой, бедный, и то слезно просится и Гришку Простоквашу за собой тянет, — кивнул на Дежнева, — Пантелей Демидыч со мной идет, Ивашкины товарищи, — перевел взгляд на Ивана Москвитина.